Бои без правил
Шрифт:
Между тем джип выехал из города.
Микич уверенно двигался в направлении западной окраины; далеко впереди маячили гористые склоны, над которыми постепенно рассеивался утренний туман. Хижняк успел убедиться: здесь, на Балканах, в начале апреля уже намного теплее, чем он привык в Украине и даже в Крыму, куда тепло всегда приходило раньше, чем в Киев, и погода еще могла сопливить. Он расстегнул, а затем и вовсе скинул куртку, бросив ее себе на колени, закатал почти до локтя рукава свитера и откинулся на спинку сиденья. Этим утром Виктор как никогда чувствовал себя отдохнувшим, но в этом были и свои минусы – даже с учетом неизвестности, в которую они направлялись сейчас вместе с Ульбером, он все еще не мог полностью сбросить с себя то, что поэты называют негой.
Что-то должно произойти, чтобы нега улетучилась.
И это произошло даже быстрее, чем ожидал Хижняк.
Сзади, из-за поворота, который они только что миновали, вынырнул армейский джип и пошел следом. Со своего места Виктор мог увидеть в зеркале заднего вида, насколько эта машина грязная. Пока преследователь приближался, Хижняк, чтобы хоть чем-то занять себя, вытащил из карманов куртки телефон и бумажник, приподнявшись, рассовал свое нехитрое имущество по карманам штанов. Не отвлекаясь от дороги, Микич открыл бардачок, и Виктор увидел пистолет – кольт «питон» старого образца.
– С этого и начал бы, блин, – проворчал он, потянулся к оружию, но Ульбер тут же закрыл бардачок.
– Отнимут, брат. Обязательно обыщут и отнимут. Никто не позволит разговаривать, когда у тебя оружие.
– Зачем показал? Подразнил?
– Догадался – ты переживаешь, что безоружен. Оружие есть, только смысла в нем… Ну, началось, спокойнее теперь!
Одновременно с предупреждением он вдавил педаль тормоза в пол до отказа, слишком резко остановив машину, – «армеец», тем временем успевший поравняться с ними, практически сдвинул их джип на обочину. Сразу же положив руки на руль, Микич откинулся на спинку сиденья, держа, таким образом, вытянутые руки перед собой. Хижняк последовал его примеру, устроив руки на передней панели.
Шоссе оставалось пустынным.
Из джипа вышли двое смуглых мужчин, одетых как военные, только форма на каждом была разная: худой, длинноволосый парень выбрал полевое обмундирование натовского миротворца, предварительно срезав шевроны, а грузноватый бородач, смотревший на мир только правым глазом, – камуфляж десантника, сидевший на нем не очень ловко. Когда они, обойдя джип с двух сторон, как по команде наставили на пассажиров десантные варианты «калашей», Виктор рассмотрел в ухе одноглазого крупную серьгу.
Бандит с большой дороги, какими их представляют художники, рисующие комиксы. Типичный плохой парень.
Длинноволосый рывком открыл дверь со стороны водителя, затем угрожающе передернул затвор, но при этом молчал – вместо него заговорил одноглазый, сначала сказав несколько фраз по-албански, затем перейдя на ломаный, хотя довольно сносный английский:
– Кто искал встречи с Замиром?
– Я. Мне сказали, что меня ждет Бора, – ответил Микич по-английски, сразу же повторив то же самое на своем родном албанском. Хижняк невольно зауважал своего спутника: не паниковал или, точнее, не показывал вида, держался спокойно, с достоинством, даже демонстрировал: свой, не нужно делать поспешных выводов.
– Бора никого никогда не ждет! – отчеканил одноглазый. – Кто с тобой?
– Друг. У него есть несколько вопросов к Боре. Может, даже предложение…
Теперь Ульбер не переводил – перешел на английский, чтобы Виктор тоже понимал суть происходящего.
– Чей друг? У Боры нет друзей. Боре не нужны новые друзья.
– Он мой друг. – Журналист по-прежнему сохранял спокойствие.
– Это ничего не значит. Ты не друг Боры. – И сразу, без перехода последовал приказ: – Выходите оба! Руки на машину!
Они подчинились. Сначала длинноволосый быстро ощупал Микича. Ничего не найдя, отступил на шаг. Из джипа тут же появился еще один молчаливый албанец в камуфляжных штанах, свитере с глубоким вырезом, открывающим часть волосатой груди, и легкой кожанке, наставил на журналиста пистолет и держал так, пока длинноволосый обыскивал Хижняка. Обнаружив кошелек и мобильник, он ткнул Виктора в бок, дав понять, что нужно достать все из карманов. Трофеи передал одноглазому. Тот, не заглянув в бумажник, сунул его себе в карман, а к телефону даже не притронулся – кивком приказал бросить трубку на землю и наступил на нее рифленой подошвой армейского берца.
Надавил.
Дождался легкого хруста.
Это очень не понравилось Хижняку.
Затем последовал приказ на албанском. В переводе фраза не нуждалась: длинноволосый достал из кармана и сунул сначала Ульберу, потом – Виктору длинные плотные лоскуты черной материи. Оба послушно завязали глаза. Рук им не связывали, просто стволами подтолкнули к джипу, велели лезть внутрь.
Машина тронулась с места и, как отметил Хижняк, некоторое время ехала прямо по шоссе, потом свернула. По мере продвижения дорога становилась хуже, джип часто сворачивал, ехал то в гору, то спускался вниз, его подбрасывало на каких-то невидимых Виктору ухабах, и только благодаря тому, что руки оставили свободными, ему удавалось худо-бедно держаться, сохраняя равновесие.
Сколько ехали, а главное – куда, Хижняк не представлял. Но дорога заняла что-то около часа. Наконец машина остановилась, им велели выходить, подтвердив приказ дерганием за шиворот, и, когда оба покинули автомобиль, с них сдернули повязки.
Сначала Виктор зажмурился – так резко ударили в глаза солнечные лучи.
Но когда наконец смог открыть глаза и снежить перестало, увидел себя и Микича на поляне, вокруг которой высились поросшие редким лесом высокие холмы. Горы, настоящие горы, были уже много ближе, чем когда они покинули Приштину, но все равно еще не рядом. На поляне был разбит небольшой лагерь: большая армейская палатка почти в центре, чуть поменьше – в глубине, ближе к лесистому холму, слева, немного дальше привезшего их джипа, – другой джип, только открытый, рядом – двое по-военному, но все-таки пестро, как партизаны, одетых боевиков. Из чего Хижняк сделал вывод: тут у них что-то вроде пропускного пункта. Рядом с большой палаткой расположился пикап, в кузове грузовичка – несколько маркированных ящиков, оба открыты.
Никто больше ничего не говорил – все чего-то или, вернее, кого-то ждали.
Длинноволосый оставил свой автомат на капоте джипа, вооружился пистолетом, который все время держал за поясом, – Хижняк успел заметить, что это американский кольт полицейского образца. Затем он встал прямо за спинами пленников. Никто при этом ничего не говорил.
Почти сразу же, как только «гостей» выволокли из машины, полог маленькой палатки откинулся.
Вышла женщина.
Длинные волосы забраны в крепкий узел, на голове – темно-зеленая армейская фуражка с козырьком, одета, как и остальные мужчины: военная форма и берцы. Женщина показалась Виктору очень худой, но, когда она направилась в их сторону, он со своего места убедился, что она красива. Причем это была какая-то злая, диковатая красота. Китель расстегнут на несколько верхних пуговиц, под ним не угадывалось никакого белья, только голое тело. Цепочка с крупными кольцами, надетая на смуглую шею, оканчивалась пулей, острый клюв которой касался верхнего края ложбинки между маленькими острыми грудками.