Боксер 2: назад в СССР
Шрифт:
— Милый, не надо так говорить, — мягко поправила Оксана.
— Да не грусти ты так, пап, может, я еще чемпионом стану. По боксу только. Дед гордиться будет, а тебе на работе еще завидовать будут. Не всем шахматистами дано быть.
Отец покивал, задумался и перевел взгляд мне за спину, подозрительно прищурившись. Он явно был уже готов к новому раунду.
— Так, Михаил, я хочу немедленно поговорить с вашим этим тренером по боксу! Он, видимо, не в курсе, что у тебя освобождение от физкультуры так-то!
Никаких
— Бокс, еще чего не хватало, я категорически запрещаю! Да это даже хуже, чем детский труд! — он снова потряс листком письма. — Куда смотрит директор лагеря! Веди меня к тренеру, показывай, куда идти, Михаил.
Отец продолжал хорохориться, но я аккуратно взял его за руку.
— Пап, не надо. Ты же хочешь, чтобы твой сын был счастлив? А счастливым можно быть только тогда, когда занимаешься тем, что тебе нравится. Бокс мне нравится, а шахматы — ну, шахматы нет.
Мама тяжко вздохнула и, хорошо зная, как обращаться с мужем, ласково приобняв его, чуть отвела его в сторонку. Что-то промурлыкала на ухо, после чего отец остыл.
— Пусть попробует, он уже взрослый и вправе набивать себе шишки, — ворковала мать, неожиданно выказавшая мне поддержку, может, надеялась, что я быстро остыну к новому увлечению.
— Вот именно что шишки! Но у нас ведь турнир шахматный на носу, готовились сколько…
— Ничего страшного, ему только четырнадцать, — Оксана крепче обняла муженька, не оставляя ему путей отступления. — А то ведь и правда, за шахматной доской у него другой жизни нет. Так хоть, может, с ребятами пообщается, со сверстниками, за себя научится постоять. Ну а к шахматам потом вернется.
Вот женщины — они всегда женщины. Знают, когда и что нужно говорить мужчинам. Всегда поражался их такой прозорливости.
— Он уже постоял за себя, вон, весь в шишках и синяках, — забурчал отец, но теперь куда более смиренно.
— Пусть пробует, ты посмотри, как у него горят глаза… только ради этого стоило сюда приехать. Я давно не видела его таким счастливым. Да ты ведь и сам шахматы бросил, отца ослушался.
— Было дело.
Тут, видимо, папа что-то важное вспомнил, потому что кивнул, вернулся и взъерошил мне волосы.
— Что, сын, мама говорит, что надо тебе пробовать. Но когда будет родительский день, мы вернемся и еще раз обязательно поговорим. Чтоб наверняка.
Я хотел ответить: «а может, не надо, еще соскучится не успею», но прикусил
— Оксан, может, у их старшей пионервожатой хотя бы уточнить, когда на родительский день приезжать?
— Может, потом позвоним по телефону… — прошептала Оксана. — Там у нее, похоже, какой-то важный разговор. Не будем мешать.
Предполагала она не просто так. Все время, пока мы сидели в беседке, из соседнего корпуса то и дело доносился ор матери Левы. Не завидую пацану, явно попал под раздачу.
— Ты права, — быстро согласился отец. — Сынок, ну, так мы, наверное, пойдем.
Мама спохватилась, полезла в сумочку и достала пригоршню сосательных конфет.
— Твои любимые, Мишенька.
Скорее всего, родители уже успели поговорить с Тамарой, когда только приехали, пусть и кратко. Тем лучше, не хотелось мне в подобных разговорах участвовать. Но главное, что ко мне у Томы не возникло никаких вопросов или жалоб. Значит, не такой уж и плохой из меня пионер, раз никто не жалуется.
Мы тепло попрощались, я взял конфеты. Хотя никогда не любил сосательные. Мама поцеловала меня в макушку, отец по новой взъерошил волосы. И они пошли по грунтовой дороге, ведущей от лагеря, к стоящему у обочины автомобилю. Отец поставил красную «копейку» в теньке, поэтому машину я сразу не заметил. Неплохо так, у меня еще в семье и собственный автомобиль есть. Это нынче далеко не у каждого.
Прежде чем папа уселся за руль, родители еще раз помахали мне на прощанье. Я натянул улыбку и помахал в ответ.
Можно сказать, что первое знакомство с родителями прошло куда лучше, чем я ожидал. Даже договориться удалось гораздо более легко, чем могло быть.
Я уже думал уходить из беседки, когда из корпуса вышли Тамара, родители Левы и сам пацан. Правда, Лева таки вышел не совсем сам. Мама буквально вывела его за ухо.
— Я больше не буду, честно, пожалуйста…
— Конечно, не будешь! Надо же, позорище растет! — цедила его мать. — А если тебя из лагеря выгонят! А что мне потом на работе говорить?
Лева был весь взъерошенный и смотрелся откровенно жалко, втягивал, как черепаха, голову в плечи. Видимо, пережил трепку. Не лучше, кстати, выглядел и отец Льва. Тома тоже чувствовала себя не в своей тарелке в компании мамы Льва. Но не лезла, ничего криминального, по факту, не происходило — воспитывают, как могут.
— П-простите, — трясущимся голосом говорил его папаша, заливаясь потом.
Ставить Леву в неловкое положение я не стал. Спрятался в беседке так, чтобы меня не было видно. Мне не сложно, а пацанская честь — она как хрусталь. За происходящим я продолжил смотреть через щель в оградке беседки. Не спиной же мне поворачиваться.