Боксер: назад в СССР
Шрифт:
— У вас тоже правила есть, — забухтела она. — Запрещено покидать территорию пляжа, подходить к реке без моей команды… слышишь, Гена, тебя касается! Куда полез?
— Да я просто ножки помочить, — Гена, вздыхая от жуткой несправедливости, зашел в воду по щиколотки и собирал ракушки.
— Запрещено! — рубила наша руководительница с плеча.
Я подумал, что ещё немного — и земля под нашим лагерем расколется от гнева Тамары.
— Ладно, Тамара Ипполитовна…
— Песком или камнями не швыряемся, никого никуда не зарываем! — не иссякала та. Все понятно?
В ответ пионеры промолчали. За них говорили их убитые горем лица. Очевидно же, что на пляж и идёшь за тем, чтобы пошвыряться песком и друг дружку в него позарывать.
— Мура какая-то, — прокомментировал Солома.
Мне лично было до лампочки на все эти подростковые игрища. Полежать на пляже, позагорать, ну, может, еще глянуть на дефиле Аллочки, когда она пойдет купаться…
Но всеобщая подавленность, как тёмное облако, стала наползать и на меня. Тогда я все-таки поднял руку, чтобы задать вопрос.
— Да Мишенька, говори, — совсем другим тоном произнесла Тамара.
— А что делать будем, раз ничего нельзя?
Будто вернувшись из забыться и вспомнив, что она хорошая вожатая, Тамара с наигранной живостью произнесла:
— Можем… можем поиграть в города! Посмотрим, кто из вас хорошо учился на уроке географии. Ну-ка, Пермь! Теперь вы, на букву «м».
— Мухосранск, — буркнул Солома.
Ох, зря он лез под горячую руку.
— Очень оригинально! Обхохочешься, — отреагировала Тома, голос её обиженно дрогнул, но она сдержалась. — Ну раз играть не хотите, давайте я расскажу вам одну замечательную легенду…
Вожатая не успела договорить, как посыпались предложения.
— О Соме-людоеде?
— Лучше о катакомбах на дне!
— А правда, что здесь в роще маньяк?
Я слушал краем уха. От нечего делать нашел какую-то ветку и начал водить ей по песку. Старшая пионервожатая начала рассказ, правда, не о соме-людоеде и не о маньяке с катакомбами. Рассказывала она про КГРЭС имени Кирова. Пионерам было чуть больше, чем неинтересно, они зевали и с тоской поглядывали на плещущихся в воде товарищей.
Ко мне подсел Солома, который некоторое время молча наблюдал за моими художественными стараниями, но потом протянул мне термос.
— Будешь?
— Это что?
— Шиповник остался, мама с собой давала. Прохладненький, — пояснил он.
Я отказываться не стал, глотнул шиповника. Было довольно жарко, поэтому освежиться не мешало.
— Эт ты че рисуешь? — заинтересовался Солома.,
— Это… — я взглянул на свой рисунок. — Не знаю, наверное, Олимпийские кольца.
Я особо не задумывался, что рисовать. Но кольца как-то сами по себе вышли из-под моей коряги.
— Круто, — заверил Солома. — Только шахмат же на Олимпиаде нет?
Я ничего не ответил. Тома, как заведённая, вещала, как полвека назад товарищ Ленин поставил задачу разработать и реализовать план по электрификации страны. По крайней мере, это её немного успокаивало. Так, глядишь, мы и до конца смены как-то уцелеем.
— Херня война, главное — маневры, — хмыкнул Солома. — Короче, есть тема, как наверняка поймать ежика-матерщинника!
— Вываливай, — без особого интереса сказал я, продолжая подравнивать и дорисовывать олимпийские кольца.
— Ты в курсе, что обычно ежи жрут?
— Как-то не приходилось интересоваться.
— У меня в селе, когда я к бабушке езжу, ежей полно, поэтому знаю. Больше всего ежики обожают саранчу!
— Пилипенко! — вдруг заорала благим матом Тома на одного из пионеров, который поплыл к буйкам. — А ну вернись!
Скорее всего, паренек не услышал, ну, или сделал вид, что не слышал вопль старшей пионервожатой. По крайней мере, он продолжил плыть. Зато Аллочка от таких криков вздрогнула.
Рома, последовательно выполнявший роль хорошего полицейского с пряником в противовес плохой Тамаре с кнутом, с усмешкой выдал:
— Тамара Ипполитовна, буйки на то и стоят, что до них доплывать можно, а вот за них — нельзя. К тому же, Виталик раньше занимался плаваньем и имеет юношеский разряд. И на воде держится как поплавок, в отличие от некоторых.
Последние его слова долетели прямо в цель. Тома надулась, выгнула грудь колесом, но промолчала. Не знал, что она плавать не умеет. Ну вот что с ними делать? Взрослые, вроде бы, люди… Ну не мне же их разводить по углам.
— Так? И? — я покосился на собеседника, который уже навострил уши, явственно услышав в словах Романа подколку.
— Забыл, че говорил…
— Саранча, ежики, — напомнил я. — Продолжай.
— А! Ну как, поймаем кузнечика, положим в банку и сделаем ловушку на ежика-матершинника.
— Не боишься, что он тебя пошлет с такими планами? — я улыбнулся. — Всё-таки матерщинник.
— Не-а.
— И что ты будешь с ним делать, когда поймаешь? — мне был не особо интересен ответ, но время до нашего заплыва хотелось скоротать.
— Как что, — Солома перешел на заговорщический шепот. — Говорят, что ежик знает такую матюгню, которую никто никогда не слышал.
— А как узнать, что это матюгня, раз ее никто не слышал и не знает?
— Натурально. Уши завянут…
Тома, оказывается, исправно следила за временем купания и дала отмашку Роме выводить пионеров на берег.
— Наконец-то! — Солома поднялся с песка и отряхнулся.
Пионеры на берегу оживились, настал черед строить угрюмые рожи искупавшимся. Ясное дело, никто не горел желанием выходить на берег.
— Посчитаемся! — Тамара принялась поголовно считать вышедших из воды.
Роман Альбертович вышел из реки, кинув на берег взгляд из-под поднятой брови — настала очередь Тамары Ипполитовны заходить в воду. Наша десятка подошла к берегу. Я обратил внимание, что Тома действительно боится воды и заходит в реку опасливо, даже не моча купальник. Освоившись, Тома распрямила плечи, поправила шляпу и, сдержавшись и не став многозначительно оглядываться на Рому, дала отмашку, что мы можем заходить.