Болевые точки
Шрифт:
– Здрасте, мама! – прогундосил зять и зачерпнул ковшом воды из стоявшего на скамейке ведра.
– Проснулся, поганец! Когда же ты нажрёшься так, штоб сдохнул! Скотина!
Под тёщину ругань ещё не совсем трезвый Юрок пил студёную воду мелкими, короткими глотками. Зыркнув на старенькие ходики, отметил, что жена уже на работе.
«Хорошо, хоть не на дежурство сегодня, а то совсем беда…» – успел подумать Юрок.
– Хоть бы портки надел! Бесстыжий! – всё ворчала тёща.
Баба Маня – семидесятилетняя крестьянка. Всю свою жизнь трудилась
Утро в деревне начинается с трудов праведных, а завтрак – это уже после. Юрка переставал быть крестьянином, как и все односельчане его возраста. После окончания средней школы молодость стремительно рвалась в пролетарии. Пусть это общежитие ПТУ, пусть желудок забывает парное молоко, сметану, масло да бабкины пироги. Всё это ерунда. Главное – просыпаться в тепле. Не кормить поутру скотину. Забыть запах навоза да хрюканье свиней в хлеву. Не таскать пятнадцатилитровыми вёдрами воду из колодца да зимою не чистить снег во дворе.
Так Юрка стал пролетарием. Только задул «ветер перемен», страна вздрогнула, но устояла. А после…
В городе жить стало совсем невмоготу. Предприятие, где трудились Юрок с женой, сокращало производство. Зарплату урезали, да и ту выплачивали крайне неаккуратно. Вчерашний рубль к рассвету нового дня превращался в копейки. Пришлось с женою перебираться к тёще. Детям в городе оставили жильё, а сами в деревню.
Юрка устроился недурно. Работал охранником на испытательном полигоне. То было чудное место на берегу реки. Сосновый бор скрывал в себе двухэтажный особняк. Это был объект Министерства обороны, ещё советского, а после и новоиспечённого государства. Местные жители прекрасно знали, что не полигон это, а так, генеральские угодья. Вот туда Юрка и попал в охрану. А что! Сутки на дежурстве, после – трое дома. Очень удобно для ведения домашнего хозяйства.
Выйдя в холодный коридор, Юрка надел резиновые галоши и пошёл в сторону нужника лыжным шагом. Галоши были размера на три больше.
«Опохмелиться бы…» – с тоскою забилась синицей оголтелая мысль в мозгу, но денег только на чекушку, да и то… Тёща цербером будет на калитке стоять. Галка, Юркина жена, точно объявила «комендантский день» для мужа.
Горестно вздыхая, побрёл тем же маршрутом к крыльцу. Уныние Юрку было неведомо. Он был мастер на всякие штуки. Улыбка на его лице блеснула эдаким бесом в муторном утре ноября.
– Мама, может, вам подсобить чем по хозяйству? – ласково и с виноватым видом спросил Юрок спину тёщи.
– И не проси! Опохмелиться не дам! Галина велела!
– Вот же! Ещё чего! На опохмел у меня деньги водятся! – с горделивой обидой ощетинился Юрок.
– Да иди ты! «В кармане блоха, да и та плоха!» – в сердцах отмахнулась тёща.
Юрок порылся в кармане форменного бушлата, что ему выдали, как охраннику, на службе. Выудил из недр несколько купюр и монетки. Демонстративно их подсчитал и с видом Гарун-аль-Рашида молвил:
– Пойду четвертинку
Тёща молча взирала на это действо, и было видно по ней, что внутренняя борьба за денежные знаки в её подсознании, вопреки просьбе дочери, склонялась в пользу денежки.
– Тебе бы только деньги из дому вынести. Давай я тебе продам! – тёща, сама того не желая, ступила на тонкий лёд сговора, предавая интересы дочери. Но что тут скажешь, коли самогонные реки лились по деревне.
Гнали самогон, в основном на продажу, практически в каждом дворе. Спаивали соседских мужиков, пришлых работяг, молодёжь. Морально-нравственные аспекты уходят на второй, а то и третий план, коли самогонная нажива является единственным источником дохода.
Зять мельком взглянул на тёщу и молча положил две купюры на стол.
– Тут же больше чем на четвертинку, а сдачи у меня нету! – развела руками тёща.
– Мама! Что за разговор? Пусть, то вам за сервис, так сказать.
Тёща молча смахнула купюры и подошла к настенному шкафу. Молча открыла дверку и сунула деньги под жестяную коробку с лекарствами. Там лежали карбованцы «с горелки», так тёща называла выручку с продажи самогона. Деньги эти она пускала в оборот бюджета лишь на неправедные дела. Заплатить за свет, дрова, уголь. Так как считала, что праведное дело – это внуки, дочь, здоровье, одежда, корм для скота и сама скотина.
– Жди! – коротко бросила она в сторону зятя и пошла из дома в сторону погреба, что исполином стоял в углу подворья.
Юрок посмотрел в окно и, удостоверившись, что тёща, открыв навесной замок, скрылась за массивной дверью, опрометью метнулся к настенному шкафу. Вынув из-под банки свои купюры, он аккуратно поставил жестянку на место, сохранив «пейзаж» нетронутым. После прошёл в горницу и натянул на себя спортивные брюки, что служили ему домашней одёжкой. Свитер, что достался от сына, с броской надписью по животу "BOYS".
Тёща уже входила в переднюю. Юрок пошёл на звон стекла. То тёща доставала ему рюмку и нехитрую снедь из холодных деревенских закусок. Сало с проростью, солёные огурцы, хлеб, репчатый лук, варёный картофель в чугунке.
Юрок вышел в переднюю и приступил к трапезе. Тёща заметно подобрела к зятю на фоне свершившейся финансовой сделки.
Нерадивый зять махнул рюмку и захрумкал маринованным огурчиком.
– Что в деревне? Новости какие, а, мам?
– Да ничего особого нету. Бабу Параску схоронили, так ты это знаешь.
Юрка молча кивнул головою и махнул вторую рюмку.
Продолжая утреннюю трапезу, он слушал тёщу, а сам крутил в голове мысли.
Оглядевшись, он почувствовал, что муторное утро отступило и мыслям в голове уже стало свободно.
Вылив в рюмку остатки самогона, он отставил её в сторону.
– Пойду на двор. Гляну, что там в хлеву, да почищу у свиней, – твёрдо сказал он и встал из-за стола.
– О! То дело! – удовлетворённо кивнула головою тёща и стала прибирать посуду со стола.