Болотные огни(Роман)
Шрифт:
Но та не могла уже ждать. Борис вдруг заметил, что рот ее, только что детски раскрытый, теперь странно скалился, а во всей позе появилась какая- то костяная жесткость.
Ленка встала. Испачканную в крови руку она отвела и держала на весу, лицо ее было залито слезами.
Послышались голоса, топот ног. Очень торопясь и еле перебирая ногами, к ним бежал старый доктор, любимец города Африкан Иванович. За ним рысцой следовали санитары и милиционер.
Долго стояли они вокруг, не произнося ни слова. Лицо мертвой было теперь совершенно спокойно.
— Я ее знаю… знал уже теперь, — сказал милиционер Чубарь, — она в исполкоме работала. Видно, засиделась допоздна, и вот тебе…
— Ах, беда, беда! — сказал доктор.
Санитары закурили, дали прикурить и милиционеру.
— Сегодня в исполкоме жалованье давали, — сказал один из санитаров, кивнув на убитую.
Потом Чубарь рассказал, как он, стоя на посту, услышал выстрел, крик… ах ты, мать честная!
— А кто же стрелял? — спросил Африкан Иванович. — Рана-то ведь ножевая?
— Действительно, кто же стрелял?
— Наверно, все-таки милиционер, — холодно сказала Ленка.
— Я не стрелял.
— Интересно, — сказал один из санитаров.
Борис посмотрел на Ленку. По-видимому, она уже обрела спокойствие.
— А ты не видела, кто стрелял? — спросил у нее Чубарь.
— Нет, я живу неподалеку, шла домой, услышала выстрел и прибежала сюда почти вместе с вами.
— Я ее знаю, — поспешно вмешался Борис, — утром она придет к нам дать показания.
А на земле смиренно лежала убитая, словно понимая, что жизнь пошла дальше без нее.
Борис почувствовал, что Ленка дрожит.
— Тебе холодно, — сказал он, стараясь изо всех сил, чтобы она не слышала, какую нежность он вкладывает в эти слова, — пойдем.
И взял ее за локоть. Ленка отпрянула, словно ее ударили, прошипела что-то и разом исчезла в темноте.
На следующий день весь город говорил об убийстве. Имя Левки называли повсюду. Рассказывали даже, что где-то расклеены объявления: «После двенадцати ночи хозяин города я. Левка», однако это была, должно быть, видоизмененная версия поселкового столба. Во всяком случае, никто этих объявлений не видал.
Берестов вернулся, но весть о том, что банды Кольки и самого Кольки уже не существует, никого не обрадовала.
— С меня хватит, — говорила Ленка, когда они снова все вместе собрались у Берестова. — Понимаете? Хватит.
«Да, с меня, пожалуй, тоже хватит», — подумал Борис.
Все они сидели за столом вокруг лампы мрачнее мрачного. Водовозов, опустив темные веки, смотрел в стол, блики играли на его лице, казавшемся бронзовым. Берестов глядел на язычок огня и, видно, что- то соображал.
— Они могли вас видеть, — сказал он наконец, — когда вы стреляли на улице.
— Они не могли меня видеть, — ответила Ленка, — было темно, я стреляла из переулка. — Она повелительно обернулась к Борису.
— Да, было очень темно, — помолчав, сказал Борис, — они не могли ее видеть.
— Но ее могли разглядеть потом, когда светил фонарь. Они могли спрятаться неподалеку.
— Вряд ли. Но и в этом случае они, конечно, подумали, что стрелял милиционер.
— Вы попали? — спросил Водовозов, не поднимая глаз.
Он только что вернулся и не знал подробностей.
— Не думаю. Я боялась попасть в девушку.
— Что дала облава?
— Ничего.
Все опять замолчали.
— Я не понимаю, — начала Ленка голосом мерным и дрожащим, — почему вы бережете меня, умеющую стрелять, а не бережете…
Голос ее стал хриплым, она откашлялась и замолчала.
И снова Борис с ней согласился:
— Так все-таки, чего же мы ждем?
— По правде сказать, я надеялся, что мы сможем обойтись с вами и без таких крайних мер, — ответил Берестов.
— И обошлись? — резко спросила Ленка.
— Вы сами знаете.
— Значит?
— Значит, хоть виляй, хоть ковыляй — приходится решаться на ваш план.
Ленка откинулась в кресле. Все видели, что она порозовела, что ее глаза стали блестеть, — словом, все поняли, что она очень обрадовалась. Но никто не знал и не мог знать, как сжалось ее сердце, когда она вспомнила мгновенную встречу на улице и мысленно вновь увидела бледное, грязное и внимательное личико беспризорника. «Вздор, — подумала она, — ведь не отказываться мне от этого плана, исполнения которого я так добивалась (и по поводу которого так много нахвастала — могла бы она прибавить), только потому, что какой-то беспризорник как-то на кого- то посмотрел. Во всяком случае, после той ночи над девочкой из исполкома это уже не имеет значения».
— Только я хочу предупредить, — сказала она, — ни один человек в розыске не должен знать об этой операции. Ни один. Я предсказываю вам: если об этом будет знать хоть один человек, я на дороге тоже никого не встречу:
— Вы хотите сказать…
— Да, хочу.
Наступило тягостное молчание.
— И у вас есть основания? — резко спросил Берестов.
— Ваши знаменитые засады достаточное основание.
«А комната в корпусах, опустевшая к нашему приходу, — мысленно поддержал ее Борис, — разве это не основание? Да что там говорить, все мы понимаем, что с этим делом неблагополучно».
Тут он увидел, что Водовозов смотрит на Леночку, и на потемневшем лице его глаза кажутся больными. По-видимому, он хотел что-то сказать, но раздумал, Ленка заметила это движение. «Ну, сейчас что-нибудь брякнет», — подумал Борис, но и она промолчала.
— Хорошо, — сказал Берестов, — не будем спорить. Давно решено: кроме нас троих, об этой операции ни один человек не знает. Пойдете послезавтра, в ночь на субботу. Согласны?
Ленка кивнула, и все поднялись. На Бориса она, как и весь вечер, впрочем, не обращала внимания.