Большая дорога
Шрифт:
— Я профессор истории, а история дает убедительные доказательства, что всегда в схватке с отжившим, мертвым миром побеждает новый.
— Отсюда до Москвы около трехсот километров, — тихо сказал Протасов.
— Ну и что же? Наша страна велика… Мы можем отходить далеко вглубь. Кутузов победил благодаря тому, что сохранил армию…
— Стало быть, вы полагаете, что и Москву можно… — задыхаясь от волнения, проговорил академик и выпрямился, отставив в сторону лопату. — Вы так полагаете, Сергей Петрович? — грозно повторил он и шагнул к Незнамову,
— Да ведь вы же сами знаете, Викентий Иванович, что…
— Я вам не Викентий Иванович, а товарищ старшина, боец Незнамов! И я прошу… да! Приказываю! Рыть окоп и не сочинять вредных теорий! — крикнул академик и с такой силой ударил лопатой в землю, что держак переломился пополам.
— Воздух! Воздух! — вдруг прокатилось по рядам, и все глянули на небо.
Оно было усеяно на западе черными крестиками самолетов. Когда Протасов увидел, что самолеты снижаются над местом работы ополченцев, он ничком упал в яму, вырытую им на полметра глубины, и закрыл глаза.
Загремели разрывы, и земля вздрогнула, осыпалась в яму.
«Вот и смерть! — подумал Протасов, прижимаясь всем телом к холодной глине. — Как глупо!.. Зачем я записался? Хотел казаться мужественным в глазах Наташи? А она даже не удостаивает разговором и все время возле Дегтярева… Хотя бы убило его!.. Да, да!.. Я хочу, чтобы его убило!..» — исступленно твердил он.
А вокруг все гремело и грохотало, и земля сыпалась в яму, как в могилу.
Потом все стихло, и Протасов услышал громкий смех. Подняв голову, он увидел актера Волжского, который хохотал, схватившись за живот.
Все ополченцы стояли с лопатами и смотрели на него с улыбкой.
— Как он сиганул в ямку! Вот это была игра! — вскрикивал Волжский, и Протасов понял, что Волжский смеется над ним, что все видели, как он струсил.
Протасов поднялся, стряхнул с одежды землю, чувствуя, что лицо его бледно, и начал рыть землю, ни на кого не глядя. Но самолеты снова появились на горизонте, и снова ноги Протасова неудержимо затряслись, и он расслабленно опустился на землю.
Опять грохотало, и дрожала земля, и что-то выло вокруг. Это длилось долго, и Протасов лежал неподвижно; ему казалось, что стоит пошевелиться — и бомба угодит прямо в него. Он оглох и, не слыша, что бомбежка давно окончилась, все еще лежал, уткнув лицо в ладони.
— Санитара! — услышал он испуганный крик.
Поднявшись, Протасов увидел Наташу: она бежала из укрытия к окопу, придерживая рукой сумку с красным крестом. Она вдруг остановилась перед какой-то темной, неподвижной кочкой, и Протасов вспомнил, что на том месте, где теперь чернела эта кочка, недавно стоял актер Волжский и хохотал.
Наташа склонилась к земле, и все побежали к ней. Актер лежал на земле, раскинув руки, на которых краснели кровавые мозоли.
— Вот его последняя роль, — с угрюмой иронией сказал Протасов.
— Что же, он прекрасно сыграл свою роль честного гражданина. Дай бог каждому, — сказал профессор Незнамов,
Волжского унесли, и Наташа пошла за носилками. Снова принялись рыть окопы.
«Вот только что смеялся Волжский — и его уже нет, — думал Протасов. — Вот так и меня убьют… Ужасно глупо!.. Если бы ранило, пусть даже тяжело, все же лучше, чем эта медленная пытка ожидания смерти…»
Он увидел Владимира, который снимал гимнастерку, словно ему стало жарко. Выше локтя на рубашке темнело какое-то пятно. Владимир вынул индивидуальный пакет и, протягивая Протасову, сказал:
— Помоги забинтовать руку.
— Ты ранен? — с завистью спросил Протасов.
— Пустяки, царапнуло…
«Боже мой, какой же он счастливый! — подумал Протасов. — Его эвакуируют… Ну, что ж, хорошо. Его не будет здесь».
Он перевязал рану, но кровь продолжала итти, пропитывая бинт.
— Иди на перевязку… к Наталье Викентьевне, — сказал Протасов.
— Если с такими ранами ходить по госпиталям, то некому будет и воевать, — ответил Владимир и поднял лопату.
«Рисуется», — с неприязнью подумал Протасов.
Под вечер на помощь ополченцам пришли рыть окопы люди из Шемякина. Владимир еще издалека разглядел Машу, и сердце его радостно забилось. Хотелось броситься навстречу к ней, но нельзя было покинуть свое место.
«Как хорошо случилось, что шемякинцы пришли помогать нам! Иначе я и не увидел бы Машу», — подумал Владимир. Он решил: как только стемнеет и работу прервут, пойти к академику и попросить у него разрешения отлучиться. Шемякинцам отвели участок метрах в ста правей, где начиналась березовая роща, в которую Владимир не раз ходил на тягу, — там происходили первые, робкие встречи с Машей в дни их счастливой юности.
В сумерках, получив разрешение академика, Владимир побежал к березовой роще. Он отыскал Машу возле маленького костра, который девушки развели, чтобы отогнать комаров. Возле костра сидел Яшка, не спуская с Маши своих мутных глаз.
Владимир отошел с Машей в глубину рощи.
— Кто этот парень у костра? — спросил Владимир.
— Из Шемякина. Яшка…
— А почему же он не в армии?
— Он был осужден за что-то. Пока не берут…
— Почему-то он мне сразу не понравился…
— Он никому не нравится.
Они присели на какой-то бугорок. В темноте они не видели друг друга в лицо.
— Я знала, что ты где-то здесь, близко. И я так хотела встретиться с тобой, — прошептала Маша.
— Спасибо тебе, — растроганно проговорил Владимир. — Как бы я хотел, чтобы мы были вместе все время!..
— Я тоже думала об этом, но я не знаю, как это сделать. Я готова вступить в армию. Я сумею быть полезной чем-нибудь. А здесь, в Шемякине, я сделала все, что могла. Вот видишь, все дружно пришли… Люди только привыкли ко мне, только начали дружно работать, и вот все пошло прахом… На моей пшенице вырыли окопы, — Маша тяжело вздохнула. — Скажи, неужели и сюда придет немец?