Большая игра. Книга 2
Шрифт:
Снова раздался щелчок взведенного курка, короткое, холодное дуло упёрлось в висок. Рин зажмурилась, стараясь не замечать расчертивших щеки обжигающих ручейков.
— Им ведь это не надо! Люди пьют, врут, издеваются и предают, и даже не замечают всего этого! Почему мы должны их защищать?.. Почему мы защищаем тех, кто плевать хотел на нас и всё, что мы делаем? Зачем это тогда нужно?..
Алголь молчал. Она слышала лишь его дыхание да шум ветра, сочившийся из динамика.
— Есть вещи, которые даже мы не в силах изменить, — прерывистый голос ретранслятора заполнил комнату. — Но даже так… даже так, нам есть, за что бороться.
Сведенные судорогой руки с приглушенным шорохом опустились на колени, девушка тихо всхлипнула.
— Прости, Алголь, я не могу так больше, — голос дрожал подобно пламени свечи, но она не могла остановить слова, рвавшиеся наружу: — Я не хочу ничего этого, я не могу больше это терпеть! Сил моих нет! Почему я должна снова?.. Я для них как робот, как вещь! Всем наплевать, чего я хочу, могу ли я это сделать, хорошо ли мне, плохо… мне это до смерти надоело! Я…. Я устала, я уже устала терпеть и бороться… у меня больше нет сил!
— Держись, Рин. Это пройдет, просто дождись меня, еще немного…
— Я тоже хочу, чтобы меня защищали, я не хочу больше бояться смерти… — тонкая рука медленно и неуверенно подняла пистолет. — Я домой хочу… а мне некуда идти! Дома нет! Меня отвергли все, понимаешь? Ничего нет, я одна, Алголь! Зачем я вообще родилась?.. Зачем я?..
— Чтобы жить. Бороться и защищать то, что тебе дорого, — голос ретранслятора прозвучал неожиданно громко в гнетущей, давящей тишине. Рин, опустив голову, сидела на полу с прижатым к виску револьвером и плакала. От жалости, от безысходности и бессилия. Никакой надежды, никакого будущего — она не знала, куда и к кому ей идти — идти было некуда.
Оставалось только одно.
Щёлк.
— Не молчи, Рин…
— Извини, Алголь… Я не хочу так больше… — прошептала девушка, слабеющие руки обхватили револьвер и из последних сил взвели курок. — Я не хочу… и не могу так больше…
— Рин, остановись!
— Мне лучше было вообще не рождаться!.. — вскричала девушка и зажмурила глаза — палец судорожно дернулся, нажимая спусковой крючок.
Жалкий язычок пламени дрогнул от внезапно налетевшего ветра, — чёрная тень метнулась по стене и смела со стола оплывшую свечку. Свет погас.
Оглушительный хлопок выстрела вспорол тишину ночи. Яркая вспышка блеснула в черном провале окна — и исчезла.
Было темно и тихо. Казалось, даже метель в одно мгновение прекратилась, растворившись в грохоте выстрела.
Тьма и тишина. Именно такой и бывает смерть.
Где-то вдалеке зазвучал голос, словно из другого мира. Он проникал сквозь тьму и гул, заполнивший сознание.
— Никогда не говори такое…
Боли нет. Все чувства истёрлись, растворились вместе с яркой вспышкой света. Остался лишь туман и шум. Рядом снова послышался голос — очень знакомый, глубокий и тихий.
— Твои родители не заслужили таких слов. Это счастье, что ты есть…
Она медленно открыла глаза.
Темно. Темно и холодно.
Она всё ещё была здесь. А над ней, заслоняя собой от всего остального мира, навис ретранслятор.
Прижав к стене оглушенную, замершую в оцепенении девушку, Алголь медленно вытащил дымящийся пистолет из её ладони. За его спиной скрипнула покосившаяся на вырванных петлях дверь.
— Алголь… — содрогнувшись всем телом, она обняла ретранслятора и снова заплакала. Сердце колотилось как бешеное, и они оба отчетливо слышали его судорожное биение в воцарившейся тишине.
— Не пытайся больше умереть, дурочка, — он осторожно погладил её по голове, запуская пальцы в спутанные, грязные волосы. — Ты нужна мне. Вы с Эстер — всё, что у меня есть.
— Угу… — она коротко кивнула, пряча лицо в распахнутый ворот его куртки. От него шло тепло, удивительно приятное и спокойное. А над самым ухом снова послышался шёпот ретранслятора.
— Пожалуйста… не лишай меня единственного друга.
— Хорошо… — беззвучно прошептала девушка и закрыла глаза. По щекам всё ещё текли горячие слёзы, но теперь ей было легче. Вместе с ними выходил яд, что всё это время терзал душу.
В голове не было ни единой мысли. Жизнь только что едва не оборвалась, и девушка знала, что прежней она уже не будет. Рин вышла за тот предел, который сама для себя обозначила. Теперь она уже другая. И в этот новый мир она войдёт обновлённой, держа за руку того, кому могла довериться.
Стиснув пальцами сильную спину, она изо всех сил прижалась к самому близкому в жизни человеку.
***
Метель за окном стихала. Уже не было слышно завывания ветра в ветвях деревьев, а снежная пелена, несущаяся вдаль, замедлила свой бег. Глаза, привыкшие к чернильной тьме, вновь наполнялись жизнью.
Они сидели на полу в обнимку и не двигались. Алголь вслушивался в биение сердца и мерное дыхание девушки, считая каждый вдох.
Она больше не плакала, лишь изредка шмыгала носом, да теснее жалась к нему. Продрогшие девичьи пальчики вцепились в него как в последнюю соломинку, пытаясь уловить ещё хоть малую толику тепла. Он чувствовал дрожь тела, словно её бил озноб. Но всё же, она была жива. И постепенно успокаивалась.
— Эй… ты совсем замёрзла. Пойдем домой, — прошептал он над самым её ухом и со всей возможной лаской, на какую был способен, взъерошил тёмные волосы. Не отрывая от него заплаканного лица, Рин коротко кивнула.
— Пошли.
Он помог ей подняться и накинул куртку. Большой, отороченный искусственным мехом капюшон накрыл устало поникшую голову, ретрансляторы взялись за руки. Алголь бросил последний взгляд на тёмную комнату, едва не ставшую последним прибежищем Рин, на лежавший под окном разряженный револьвер — и решительно потянул девушку за собой. Со скрипом открылась полусорванная с петель дверь, захрустел под ногами плотный снег. Вскоре звуки шагов стихли, оставив после себя лишь приглушённый свист ветра.