Большая нефть
Шрифт:
Буров не пригласил его сесть. Прошел к своему столу, не здороваясь, разложил бумаги, просмотрел сводки. Потом поднял голову.
Казанец спокойно стоял, наблюдая за начальником. Ни одна черта не дрогнула на красивом смуглом лице.
— Ты что, поганец, делаешь? — спросил вдруг Буров.
— Не понял, Григорий Александрович, — отозвался Казанец.
— Нет, понял, — рявкнул Буров. — Все ты отлично понял. Да ты все наше управление опозорил! Ведь город судачит о том, что случилось.
— А что случилось? — пожал
— То! Что буровой мастер Казанец бросил невесту перед свадьбой.
— Ну и что? — сказал Казанец. — Это, между прочим, мое личное дело.
— А о Вере Царевой ты хоть немножко подумал?
— Это мое личное дело, — повторил Казанец.
— Как ей жить в Междуреченске? — продолжал Буров. — На нее же теперь до самой старости будут пальцем показывать.
Непроницаемая оболочка Казанца дала трещину. Он изогнул брови и зло бросил:
— А вот об этом ей раньше надо было думать…
— Уйди! — закричал Буров. — Уйди с глаз!.. Или нет, погоди. Стой. Я тебе пару слов от себя лично прибавлю.
Казанец настороженно посмотрел на него:
— Вообще-то я хотел насчет того, что людей не хватает…
— Ты мне что обещал? — заорал на него Буров. — Ты что обещал? Вкалывать за себя и того парня! Я тебе поверил, а у тебя — вот тут, по сводкам, видно…
Крики начальника гулко разносились по всему управлению. С легким удивлением слушал их молодой человек в пиджаке и клетчатой рубашке. С таким костюмом мало гармонировал небольшой походный рюкзак, но молодого человека это обстоятельство, видимо, не смущало. Он был похож на отличника из какого-то столичного вуза.
Собственно, он и являлся таковым. Это был молодой специалист, который приехал в Междуреченск по распределению после окончания института. Звали его Георгий Елисеев. Среди однокурсников он слыл занудой и педантом, изъясняться предпочитал законченными фразами из учебников, на любой вопрос имел четкий и определенный ответ, если только речь не шла о нежных чувствах и вздохах на скамейке, — подобных разговоров Елисеев вообще избегал. Когда он взял распределение в Сибирь, друзья недвусмысленно вертели пальцем у виска.
— А ты, Гоша, оказывается, романтик, — говорили ему товарищи.
Георгий пожимал плечами:
— Я даже не вполне понимаю, что обозначает это слово. Напротив, я — абсолютно трезвый и холодный рационалист. Вот вы все захотели остаться в разных НИИ. И что? Думаете, к теплому местечку пристроились? До старости лет останетесь младшими научными сотрудниками… Позор! А я еду туда, где возможности карьерного роста безграничны. На передовую!
— Скажешь тоже — «на передовую»… — смеялись друзья. Слишком уж серьезно Елисеев воспринимал эти разговоры.
Но он не склонен был поддерживать шутки на подобные темы.
— Да, как на передовую, — упрямо повторял он. — И не вижу здесь никакого повода для смеха. На передовой младший
Так и не удалось отговорить его.
И вот он здесь, в Междуреченске, в управлении. Ждет, когда начальник освободится. А начальник что-то во гневе: кричит на кого-то, разве только ногами не топает. Тот, второй, не то отвечает тихо, не то вообще молчит. А может, умер.
Елисеев едва заметно пожал плечами. Каким бы львом рыкающим ни оказался этот Буров, повышать голос на себя Елисеев не позволит. А уволить молодого специалиста начальник УБР не имеет права — по закону. Поглядим, чья возьмет.
Дверь кабинета распахнулась с такой силой, что дважды стукнула о стену. В коридор выскочил сильно покрасневший молодой мужчина. От ярости он ослеп и буквально наскочил на Елисеева. Тот не успел посторониться, так что у него даже искры из глаз посыпались.
Елисеев, впрочем, опомнился первым:
— Прошу прощения, товарищ.
— Гляди, куда прешь! — рявкнул молодой человек.
— Я же извинился, — напомнил Елисеев.
Тот перевел дух, усмехнулся:
— Вы здесь новенький? Ну-ну. Хотите совет? Собирайте манатки и уезжайте. Уезжайте куда глаза глядят. Вот хотя бы в Баку Там по крайней мере условия человеческие и тепло. И орать на вас никто не будет…
— Что, авария произошла? — доброжелательно осведомился Елисеев.
— Авария? Как же… Моралист нашелся… Ну ничего, ничего. Что, на этой Царевой свет клином сошелся? Получила свое — ну и пусть гуляет. — не вполне определенно ответил Виталий Казанец.
— Вы это о чем? — нахмурился Елисеев.
— Ни о чем… Аморалку мне шьет. — Казанец метнул яростный взгляд на дверь кабинета. — Начальничек! А самого жена бросила. Все управление уже судачит.
Казанец, не попрощавшись, быстро ушел. Казалось, он жалел, что наговорил лишнего.
Елисеев проводил его глазами, покачал головой. Не хотел бы он оказаться в одном коллективе с этим субъектом. Но если придется… Что ж, в таком случае Елисеев предвидел «веселые» деньки. Впрочем, он не сомневался в том, за кем останется последнее слово. Уж в чем-чем, а в отсутствии принципиальности и настойчивости Елисеева не мог бы упрекнуть ни один человек на земле.
Он слегка постучал по приотворенной двери в кабинет. Ответа не последовало. Елисеев вошел.
Буров сидел за столом, уткнувшись в сводки. Не поднимая головы, рявкнул:
— Казанец, я же тебе, кажется, доходчиво объяснил: видеть тебя не хочу!
— Я не Казанец, — спокойно отозвался Елисеев.
Буров наконец посмотрел на вошедшего. Открытое лицо, аккуратная прическа, чистый, хотя уже смятый, ворот клетчатой рубашки. Взгляд Бурова смягчился.
— Надеюсь, что не Казанец. Присаживайтесь, товарищ.