Большая нефть
Шрифт:
Фильм ей очень понравился. Ей вообще все понравилось: грызть семечки из кармана, сжимать в темноте руку Степана, влажную от волнения, следить за душераздирающими приключениями женщины-комиссара, которая между партийным и материнским выбрала долг партийный… В общем, сильный фильм. Заставляет задуматься.
Варя и задумалась — ровно на то время, которое ей потребовалось, чтобы от четвертого ряда дойти до выхода из кинотеатра. А потом она вернулась к прежнему своему легкомыслию.
— Хорошо как было, Степка! — мечтательно произнесла она, прильнув к плечу Самарина.
Он с гордостью посмотрел
Навстречу парочке уже двигалась, беспорядочно колыхаясь, толпа из десятка местных ребят. Степан абсолютно не замечал их — он весь был поглощен красавицей Варварой. Мир представлялся Степану отличным местом для обитания. А местные жители, которых он всех любил за то, что они Варины земляки и обитатели самого чудесного в мире края, — все сплошь отличные ребята.
Зато Варя мгновенно выделила из толпы несколько знакомых лиц и приготовилась к атаке.
Точно.
Один из «отличных ребят» поравнялся с парочкой, нарочно задел Степана локтем, а потом вовсе остановился и сказал ему в лицо:
— Торопимся куда?
— Нет, — ответил Степан, тоже останавливаясь.
Варя насторожилась.
— Это хорошо, — лениво протянул парень, изучая лицо Степана. — У нас тут вопросики возникли…
— А кто сказал, что мы будем отвечать? — удивился Степан.
Парень пожал плечами и оглянулся на остальных. Те с готовностью заржали.
Варя, которая гораздо лучше Степана понимала смысл происходящего, вцепилась в локоть своего спутника.
— Степка, уйдем скорей.
— Погоди, Варя, — остановил он ее. — Не устраивай панику.
— А он смелый, а? — заметил местный парень.
— Шел бы ты, Гера, своей дорогой, — вышла вперед Варя.
— А ты, Варька, в мужские разговоры не встревай! — оборвал ее Гера.
Но Варю так просто не смутить. Она загородила Степана собой.
— А я скажу моему брату Глебу, про это, Герочка, ты не забыл?
— Глеб-то? — Гера засмеялся. — Да он только рад будет, если мы твоему хахалю морду набьем. С Веркой-то что сделали, знаешь ведь? Глеб на нашей стороне.
— Ага, попробуй! Я тоже в драку полезу! — предупредила Варя. — И если с моей головы хоть волосок упадет, — она зло сощурила глаза, сделавшись похожей на рассерженную лисицу, — то ой, Герочка, как же плохо тебе будет!..
Шпана расступилась. Торжествующая Варя прошла мимо хулиганов, протащила за собой Степана. Степан несколько раз дергался, порываясь вступить в неравный бой на глазах своей дамы, но Варя только крепче сжимала его руку и шипела что-то.
— Спасибо, Гера! — крикнула Варя, оказавшись на безопасном расстоянии от шайки. Теперь, когда беда прошла стороной, она снова сияла торжеством.
— Иди, иди! — отозвался Гера. И обратился к Степану: — А с тобой, барчук, мы еще встретимся. Когда ты за бабу спрятаться не сможешь!
Степан опять рванулся навстречу обидчику, но Варя повисла на его руке, потом обняла его и утащила за собой. Она шла вприпрыжку, как маленькая.
Она и сама не могла понять, какая она: маленькая или большая. Шалила и озорничала она как маленькая, но желания у нее были уже как у большой. А этот парень — он не такой,
В красном уголке было тихо. Журчало радио. Ласковый, как у мамы, голос Майи Кристалинской напоминал:
Скоро осень. За окнами август. От дождя потемнели кусты, И я знаю, Что я тебе нравлюсь. Как когда-то мне нравился ты…За окнами был уже не август, и осень заканчивалась. Окна были темны и серы, непогода ломилась в мирную тишину красного уголка сквозь занавески.
За столом, под портретом Ленина, отдыхали двое: Авдеев за шахматами и Василий Болото за книгой.
Авдеев играл сам с собой. У него вообще было много привычек одинокого человека, хотя, казалось бы, с чего: он был семейный, да и вообще — всегда на людях, всегда в бригаде… Он, например, разговаривал сам с собой. Или вот, пожалуйста, — шахматы.
Болото разложил перед собой несколько книг, взятых у товарищей, и глядел на них крайне мрачно.
— Ты чего ищешь-то? — отрываясь от шахмат и бесконечного внутреннего монолога, осведомился Авдеев.
— Да почитать чего-нибудь… — досадливо проговорил Болото. — Муть одна!
Авдеев метнул в его сторону проницательный взгляд.
— Ты же вроде как у нас в библиотеку зачастил, — со значением, упирая на слово «библиотека», молвил Авдеев.
Любопытство Авдеева было доброжелательным, не обидным. Да и обстановка была тихая — грубить в ответ совершенно не хотелось.
Болото не сразу, но нашелся.
— Не поверишь, Ильич, — с чувством воскликнул он, — но вот проснулась тяга к знаниям…
Ильич приподнял на голове кепку (из-за этой кепки его отчасти и предпочитали называть по отчеству), почесался, снова нахлобучил. По лицу его видно было, что он не верит. Не верит в тягу к знаниям. И старается, и усилия над собой делает, но вера не приходит. Что-то ей мешает. Какие-то попутные обстоятельства.
Болото, впрочем, на пантомиму внимания не обратил. Ушел в собственные мысли. Потому что Маша, конечно, — элемент, к библиотеке крайне притягательный, но и само по себе чтение, даже помимо воли, производит в мозгу некую революцию.
— Я тут одну книжку читал, — заговорил Болото. — Про мужика одного. Классика. «Дядя Ваня» называется, — припомнил он. — Так вот, этот мужик всю дорогу от безделья мучается и сам не понимает почему.
— От тунеядства, что ли? — уточнил Авдеев. «Уголовное» прошлое сказывалось: он автоматически отметил в мыслях статью, по которой этот «дядя Ваня» сел бы при советской власти.