Большая расплата
Шрифт:
— Звучит разумно, — ответила она.
Бовуар весь разговор только слушал и смотрел, внимательно отмечая, что было сказано и о чём умолчали. В основном, он следил за Гамашем.
Гамаш, фактически, не дал прямого ответа на заданный вопрос. И Жан-Ги не переставал спрашивать себя, зачем Гамаш остался в комнате наедине с телом? Лакост права — опытному следователю надлежало уйти, запереть дверь и дожидаться следственной бригады.
Но Гамаш поступил по-другому.
— А сейчас, — проговорила Лакост, — Мне нужно поговорить с кадетом,
— D’accord, — ответил коммандер Гамаш, и отпер дверь в свои апартаменты.
Натэниел робко сидел на краешке дивана, нервно отвечая на вопросы. Казалось, чем дольше длился разговор, тем взволнованнее становился юноша, независимо от того, какие это были вопросы и насколько мягко они задавались. Хотя, надо отметить, допрос начался не очень удачно.
— Ваше имя?
— Натаниэль Смит.
Он сказал это на французский манер, хотя было очевидно, что имя английское и сам он англичанин.
— Натэниел Смит? — поправила его Изабель Лакост, вернув имени английское звучание.
Натэниел покраснел, рыжие волосы и светлая кожа сделали румянец еще более ярким.
Мы имеем дело с юношей, отчаянно жаждущим сойти за своего, за квебекца, решила Лакост. В то время как цвет волос и румянец выдают его с головой. И хотя нельзя было сказать, что он соврал сразу, прямо с порога, однако он пытался ввести их в заблуждение. Пытался выдать себя за кого-то, кем не является.
Это маленькая, но красноречивая деталь. Шеф-инспектор Лакос по опыту знала, убийства иногда вытекают из крохотных, зачастую незаметных вещей. Убийства почти никогда не становились следствием каких-то грандиозных событий, скорее они случались как результат накопления критической массы мелких обид, пренебрежения и лжи. Шрамов. До поры, пока рана не делалась смертельной.
Она посмотрела на юного кадета Смита, только что претворившегося, что он не англо, и поняла о нём кое-что ещё.
Он гей, с тревогой подумала она.
Гей это нормально. Англо — тоже нормально. Даже гей англо — нормально. Но англо гей в Академии Сюртэ — это нечто другое. Не удивительно, что парень инстинктивно пытается претворяться.
Она посмотрела на Гамаша, все еще одетого в пижаму и халат, спокойно сидящего на эймсовском стуле. Ей стало интересно — в курсе ли Гамаш. Она решила что да, в курсе.
— Кадет Смит в моем классе, — сообщил коммандер. — Ты же иногда посещал собрания в тех комнатах?
— Oui.
— Расскажи нам, что произошло, — попросила Лакост обыденным тоном.
— Я нес профессору Ледюку его утренний кофе и тосты. Постучал, и когда никто не ответил, я дернул за ручку. Было не заперто, и я открыл дверь.
У Лакост сразу возникло несколько вопросов, но она сдержалась, не стала перебивать.
— И сразу же конечно увидел его.
Он снова покраснел, пытаясь удержать эмоции и подкатившую тошноту.
— И что ты сделал? —
— Я выскочил в холл и стал звать на помощь, — он смотрел на коммандера. — И уронил поднос.
— Естественно, — сказал коммандер. — Я бы тоже уронил.
— Ты входил в комнату? — спросила шеф-инспектор Лакост.
— Нет.
— Ни на шаг? — настаивала она, давая понять, что в этом не было бы ничего страшного, но кадет отрицательно покачал головой.
Это было бы последним, на что соблазнился бы молодой человек.
— А почему ты принес кофе профессору ЛеДюку? — спросил Бовуар.
— Мы делаем это каждое утро. Амелия Шоке и я по очереди. Меняемся через неделю.
Гамаш слегка пошевелился и вздохнул.
Для него это новость, подумала Лакост.
— Вы в курсе, что коммандер Гамаш упразднил практику доставки первокурсниками завтраков профессорам? — поинтересовался Бовуар.
— Профессор ЛеДюк так нам и сказал, но уверил, что это традиция. Что это поможет укреплению уважения, порядка и субординации. Сказал, что традиции в Академии Сюртэ сформировались не просто так и их важно поддерживать.
Парень говорил, очевидно, без всякой задней мысли, что эти слова некоторым образом оскорбляют коммандера — еще одна красноречивая, деталь, характеризующая студента. Но более всего она свидетельствовала о презрении Сержа ЛеДюка к коммандеру.
И стремлению ЛеДюка навязать свое мнение студентам.
Бовуар не смотрел на Гамаша, но видел его своим боковым зрением. Лицо коммандера выражало лишь спокойное внимание. Однако поза изменилась, стала более напряженной.
— Не все традиции хороши, — продолжил Бовуар. — Эта унижает первокурсников. Вы здесь для обучения и станете агентами, вы не прислуга. В свою бытность первокурсником я ненавидел эту традицию. И мне даже интересно, что вы, похоже, не возражаете.
— Профессор ЛеДюк объяснил, что Амелию и меня специально выбрали.
— А он как-то объяснил, в чем состоит ваша избранность? — спросила Лакост.
— Мы самые многообещающие.
— Понятно, — проговорила Лакост.
Изабель повернулась к Гамашу, но он покачал головой в знак того, что у него нет вопросов, хотя слушал он юношу внимательно и смотрел пристально.
— Дверь в комнаты профессора ЛеДюка была открыта, — продолжила Лакост. В этот момент ее айфон завибрировал, но она проигнорировала сообщение. — Насколько это обычно?
— Он часто первым делом по утрам отпирал дверь, чтобы мы могли войти.
— И что ты делал, попадая к нему в комнату? — спросила Лакост.
— Оставлял поднос и уходил.
— А когда он сам присутствовал? — наконец заговорил Гамаш.
— Он благодарил меня и я уходил.
Шеф-инспектор Лакост, пробежав глазами по сообщению в айфоне, поднялась.
— Merci, кадет Смит.
Она обратилась к Гамашу и Бовуару:
— Доктор Харрис здесь. Присоединитесь ко мне?