Большая волна
Шрифт:
– Тебе нужно быть таким как все, но при этом выделяясь из всех, – вставил свое слово Сэн. – Это трудно, особенно вначале. Когда ты был мальчиком, ты говорил, что через любую стену можно перелезть. Смелее, Такэно.
– Смелости ему не занимать, уважаемый Сэн. Иначе он не был бы первым среди воинов, закончивших школу, – сказал Сотоба. – Но иногда смелость оборачивается бедой. Тебя учили этому, Такэно?
– Да, дедушка Сотоба. Я постиг дух воина и понял, что многие вещи кажутся нам неразумными только потому, что они существуют вне разума.
– О, как правильно сказано! – воскликнул Сэн. – У тебя были хорошие учителя. Такэно.
– Вы – мой первый учитель, уважаемый дедушка Сэн, – поклонился ему Такэно.
– И вы мой учитель, уважаемый дедушка Сотоба, – Такэно поклонился и ему.
Старики закряхтели от удовольствия, в разговоре наступила пауза.
– Вот что я не смог понять, – сказал Такэно, обращаясь к ним обоим. – Просветленный дух парит над землей. Я слыхал, что и воины, просветленные духом, могут летать. Когда-то я вас спрашивал, дедушка Сэн, может ли человек взлететь; вы ответили, что может с помощью мысли. У меня же ничего не получается: я не могу взлететь ни с помощью мысли, ни с помощью духа. Что у меня не так?
– Дух, действительно, может парить над землей, но тело крепко привязано к земле, само по себе оно взлететь не способно, – проговорил Сэн задумчиво.
– Ваши слова мудры и справедливы, уважаемый Сэн, но я тоже слышал о воинах, которые могли летать, – сказал Сотоба, виновато поклонившись Сэну за то, что возражает ему. – Вы совершенно правы, когда говорите о крепкой привязанности тела к земле, однако просветленный дух ослабляет эту связь. Тело у такого человека приобретает легкость и подвижность – отчего же ему не взлететь? Тело телу рознь: обычный человек, например, и дня не может прожить без пищи, но святой отшельник, отвергший притязания плоти и непрестанно проводящий время в духовных исканиях, сам становится отчасти бестелесным, он способен неделями обходиться без пищи, сохраняя при этом бодрость и силу.
– Но есть ли у воина время для созерцания? – все также задумчиво произнес Сэн.
– Уважаемый Сэн, вам лучше меня известно, что время течет то быстро, как поток на стремнине, когда сужаются его берега и дно меняет свою глубину, то медленно, когда берега реки широки, а дно неизменно. В бою время подобно низвержению водопада, в котором огромная масса воды за одно мгновение преодолевает большое пространство; в бою всё сливается для воина в единый миг высшей просветленности и торжества духа, – в голосе Сотобы послышались восторг и печаль воспоминания.
– О, уважаемый Сотоба! Вы прошли через столько битв, что обладаете, конечно, полнотой знания о духе воина, – поклонился Сотобе Сэн.
– А вам не приходилось летать, уважаемый дедушка Сотоба? – спросил Такэно.
– Нет, Такэно, – вздохнул старик. – Я бывал стремительным, как порыв ветра, я обрушивался на врага внезапно, как удар молнии; иногда мне казалось, что я летаю над полем боя, но это были только мои ощущения; мое тело оставалось привязанным к земле.
Такэно огорченно покачал головой.
– Ну уж если такой великий воин, как вы, не летали в битвах, мне-то и подавно не удастся это!
Сотоба и Сэн дружно рахохотались.
– Почему ты так думаешь? – сказал Сэн. – Ты уподобляешься плохому врачу, который считает, что от одной и той же болезни надо лечить одинаково любого человека. Но одинаковых больных не бывает, а потому не бывает и одинаковых болезней. Ты, Такэно, единственный и неповторимый человек: другого такого нет во всей Вселенной. То же самое можно сказать и о каждом из нас. Твоя неповторимость – свидетельство того, что с тобой может случиться неповторимое событие, никогда прежде ни с кем не случавшееся.
– Мне не довелось летать, но тебе, может быть, удастся взлететь, Такэно, – с добродушной улыбкой произнес Сотоба, а улыбка редко появлялась на его лице.
Настала ночь. Такэно сидел в комнате, которую они занимали с Йокой, и ждал свою жену. В углу лежали соломенные матрасы, сверху волосяные, а на них была разобрана постель. Вряд ли Йока спит на таком пышном ложе, подумал Такэно, она приготовила эту постель специально для него, для своего мужа. В комнате есть все для того, чтобы он чувствовал себя удобно: мягкие подушки для сидения, большой веер, чтобы спасаться от духоты, тонкий шелковый халат, дающий прохладу телу; на столике был выставлен полупрозрачный кувшин со сливовым вином, рядом на серебреном подносе лежали искусно скрученные рулеты из сладкого риса с фруктами.
После годичного пребывания в школе для воинов, в обстановке самой простой и суровой, Такэно даже испытывал неловкость от всей этой роскоши, но ему было приятно, что Йока так о нем позаботилась.
Ожидание ее прихода становилось невыносимым. Сердце Такэно билось так же сильно, как днем, когда он высматривал Йоку на веранде дома. Но вот послышались ее быстрые шаги; отодвинулась бумажная дверь, Йока вошла в комнату.
Она успела переодеться: на ней был тот самый наряд, в котором она стала женой Такэно – длинный голубой халат, перепоясанный широким красным поясом с узором из золотых цветов, и синяя накидка от плеч до щиколоток, расписанная белоснежными облаками. Густые черные волосы Йоки, как и тогда, были собраны в пучок и заколоты двумя деревянными спицами; и на лице ее по-прежнему не было ни пудры, ни румян, ни белил, потому что ее прекрасное юное лицо не нуждалось в них.
Больше всего на свете Такэно хотел бы обнять и расцеловать свою жену, которую он так любил и по которой он так соскучился, но даже наедине мужу и жене не следовало нарушать любовный обычай, обязательный для супругов. Их близость могла быть смелой, разнообразной, неожиданной, – тут не существовало никаких запретов, потому что боги даровали людям счастье телесной любви из великой милости к ним, дабы могли они почувствовать высшее блаженство, доступное лишь самим богам. Но обычай любовных отношений был незыблемым и неизменным: кипящая вода только потому и может кипеть, что она заключена в прочный несгораемый котел, – это слышал от взрослых каждый ребенок, впервые заинтересовавшийся вопросами любви.
Знали это и Такэно с Йокой, поэтому Такэно не бросился к молодой жене и не заключил ее в объятия, но продолжал сидеть, будто в задумчивости, а Йока, несколько раз поклонившись мужу, налила вина в маленький стаканчик и поднесла его Такэно.
Такэно, не глядя на нее, взял стакан и мелкими глотками выпил вино. Йока стояла и ждала.
– Хорошее вино, – одобрительно сказал он.
– Его изготовил дедушка Сотоба, – пояснила Йока, продолжая стоять.
Она подала поднос со сладкими рисовыми рулетами. Такэно съел два из них и благодарственно кивнул головой: