Большая волна

Брячеслав Галимов

– Хорошие пирожные.

– Я сама их готовила, – сказала Йока, смущаясь от того, что ей приходится быть нескромной.

– Хорошие пирожные, – повторил Такэно и благосклонно махнул ей рукой:

– Присаживайся.

– Спасибо, мой господин.

Йока трижды поклонилась ему и опустилась на колени напротив него.

– Налей себе, – сказал Такэно.

Йока взяла кувшин и налила вино вначале мужу, а потом себе. Затем, дождавшись, когда он сделает глоток, пригубила из своего стакана.

– Ты получила мое последнее письмо? – спросил Такэно. – То, которое я отправил весной?

– Да, мой господин.

– Я не успел написать всё что хотел. А хотел я больше написать о тебе, о том, как ты красива. Вечерами, когда зажигались звезды, и серебристый свет луны ласкал темную синеву неба, я вспоминал тебя. Твоя красота выше всех красот земли, как луна выше земной тверди. Как сказано поэтом:

Мне показалось:Твое лицо прекрасно,Как луны восход.

Я разговаривал с тобой, я видел тебя во сне. Твои глаза сияли, твои дивные волосы были распущены, твоя шея была открыта – ты была очень красивой, и я восхищался тобой и тосковал по тебе.

О, моя Йока, твое тело подобно стройной иве; твое лицо – ясная луна, твои волосы – бархат ночного неба! О, Йока, если бы я нашел слова, достойные твоей красоты! Но мой косный язык не способен на это: надо быть величайшим поэтом на земле для того чтобы рассказать о том, как ты прекрасна!

– Мой милый, мой Такэно, и я скучала по тебе, – отвечала Йока. – Я бы хотела быть с тобою всегда, каждое мгновение, а мы были вместе так мало, став мужем и женой!.. И я часто плакала, вспоминая тебя, – рукава моих одежд были мокрыми. Но я утешалась тем, что наша любовь – вечная. Помнишь ли, что писал господин Киехара:

Рукава влажныОт наших слез, ноЛюбовь будет жить вечно,Пока волны не зальют сосенНа самой высокой горе…

Я люблю тебя, муж мой; моя душа всегда будет с тобой, – и на этом, и на том свете.

– Моя Йока, – Такэно провел кончиками пальцев по ее ладони. – А кстати, я в долгу перед тобою.

Йока вопросительно посмотрела на Такэно.

– Я ничего не подарил тебе на свадьбу. Но я хочу вернуть долг; вот мой подарок.

Он отдал Йоке приготовленный сверток.

– Благодарю вас, мой господин, – сказала она, приняв подарок обеими руками, и несколько раз поклонилась, как было принято по обычаю.

– Погляди, что там, – произнес Такэно.

– Что бы там ни было, я счастлива, – ведь это подарок от вас!

– Разверни и посмотри.

Йока подчинилась; из свертка выпало колье с драгоценными камнями.

– Ах! – Йока испуганно замерла, не смея притронуться к дорогой вещи.

– Бери, это тебе, – засмеялся Такэно.

– Великие боги, откуда это? Только богатые женщины носят такие вещи, – робко проговорила Йока.

– Бери, бери. Мой свадебный подарок. Я купил его на деньги, которые подарил мне наш господин, князь. Надень, прошу тебя.

Йока нерешительно надела колье на шею.

– О, как оно тебе идет! – восторженно воскликнул Такэно.

Йока нагнулась и поцеловала руку Такэно.

– Благодарю вас, мой господин.

Не в силах более сдерживаться, Такэно обнял Йоку.

– Смотри, лунный луч проник сквозь щель в окне и упал на нашу постель. Значит, луна взошла, и настало время любви. Пойдем же на наше ложе, моя любимая, моя Йока!

– Да, мой господин, – нежно промолвила она.

Полевой цветок в лучах заката

Далекая снежная гора подпирала небо на горизонте. На нее можно было смотреть часами: отрешенность, приходящая при этом созерцании, освобождала душу от суетности земной жизни.

Простирающиеся во все стороны обширные долины, покрытые кустарниками и редколесьем, также располагали к созерцанию, но уже не к отрешенному, а наполненному радостными мыслями о великолепии природы. Запоздалые цветы, яркими мазками раскрасившие желто-зеленое полотно осенних лугов, вызывали умиление своей уходящей красотой. Но самое большое, потрясающее, переворачивающее душу чувство рождалось при виде одинокого белого цветка бессмертника, каким-то чудом выросшего у обочины дороги. В одном этом цветке заключались и отрешенность от суетности жизни, и радость великолепия природы, и умиление уходящей красоты.

Каждый из воинов княжеской армии, шедшей по этой дороге, знал легенду о бессмертнике. Когда-то богатый старик полюбил очень красивую девушку. Он хотел жениться на ней и повсюду преследовал ее, задаривая в то же время ее родителей, чтобы они отдали ему дочь. Девушка убегала, пряталась от ненавистного старика и, наконец, потеряв надежду на спасение, попросила защиты у земли, – и земля превратила ее в бессмертник, цветущий круглый год.

Многим солдатам предстояло погибнуть на поле битвы, куда они направлялись. Может быть, и от этого таким прекрасным и таким трогательным казался им цветок бессмертника у дороги. Сам князь остановился здесь на несколько мгновений, чтобы посмотреть на него.

Затем князь пришпорил коня и помчался вперед, обгоняя колону пеших воинов. Свита и телохранители понеслись за ним; сверкали на солнце доспехи, развивались на ветру стяги княжеского отряда, – и солдаты возрадовались при виде своего полководца и господина, и громкими бодрыми криками приветствовали его…

В передней колоне войска шел Такэно. На нем не было доспехов, лишь плотная войлочная куртка без рукавов защищала его спину и грудь. За поясом Такэно были два меча, один из них подарок князя; за спиной висел лук, а на боку – колчан со стрелами. Волосы были стянуты повязкой, на ней начертана надпись: «Наша честь – в преданности повелителю».

Такэно было жарко, ноги ныли от длинных переходов, но он не обращал на это внимания; Такэно, как его учили в военной школе, старался достичь нужного состояния духа для предстоящего боя. Получалось, однако, не очень хорошо, – то что давалось ему без особых трудностей к концу обучения; то что помогло ему одержать победу на выпускных испытаниях, – куда-то пропало сейчас. Холодная отвлеченность и взгляд со стороны, наряду с устойчивостью и невозмутимостью, должны были помочь Такэно в грядущей битве, но из-за волнения, которое вопреки всем усилиям охватило его, он не мог достичь ни холодности, ни отвлеченности, ни устойчивости. Хуже того, он стал сомневаться даже в своем умении; ему вдруг начало казаться, что он не сможет ни выстрелить как следует, ни ударить мечом.