Больше, чем что-либо на свете

Инош Алана

Все эти мысли промелькнули в её голове лишь за миг. Миг – и она улыбнулась, спокойная и твёрдая, знающая, что делать. Слова, образы, строчки завертелись, заставили её вздохнуть полной грудью, предчувствуя рождение стиха.

– Нет, я не устала, погуляем ещё, – молвила Темань безмятежно. Предчувствие хотелось длить, растягивать, смаковать, переплетая его с узором древесных крон, вдыхая его вместе с ветром и ощущая кожей его волнующий холодок.

По дороге домой Северга купила «Столичный обозреватель», словно бы желая оценить работу жены. Темань, ощущая жажду творчества, уединилась за письменным столом, а супруга устроилась в кресле с початым кувшинчиком хлебной воды и «Обозревателем». Наполнив чарку, она

уткнулась в заполненные убористым текстом листы. Эта её самодостаточность всегда была непостижима для Темани. Северга хоть целый день могла провести в одиночестве, не страдая от этого; она могла молча пить, ничуть не нуждаясь в собутыльниках и собеседниках, общество самой себя её вполне устраивало. Вот и сейчас, отгородившись газетой, она исчезла для всего мира. И весь мир перестал существовать для неё.

Стихотворение состоялось. Темань долго перечитывала его, скользя взглядом по строчкам, взвешивая каждое слово – на месте ли, оправдано ли? Её наполняла приятная усталость и творческое удовлетворение. Велев дому приготовить тёплую купель и постель, она выпила чашку молока перед сном и съела несладкое печенье. Её немного беспокоил совместный сон с Севергой: хотелось держаться подальше от неё, чтобы недуг опять не взял своё, чтобы не поколебал такое выстраданное, осознанное, прожитое и продуманное решение... Впрочем, супруга уже спала – в кресле, накрывшись «Обозревателем» и свесив руку с подлокотника. Кувшинчик на столике опустел. Вздохнув, Темань отправилась в постель. Уснуть удалось не сразу: малышу вздумалось на ночь глядя побарахтаться. Ощущая толчки, она поглаживала живот и мурлыкала колыбельную.

Сквозь сон Темань почувствовала, как постель колыхнулась: это Северга забиралась на своё место. Её дыхание отдавало хлебной водой, а рука, обнимая, скользнула Темани на живот. Та попыталась выбраться из-под неё, но Северга властно сгребла жену и прижала к себе.

– Ты как будто боишься, что я могу причинить твоему драгоценному пузику вред, – усмехнулась она. – Успокойся ты... Не собираюсь я к тебе приставать. Отдыхай.

«Ну конечно, когда на стороне есть молодая девица с ямочками на щеках, к жене можно и не приставать», – мысленно съязвила Темань, но сон так необоримо склеивал веки, что всё становилось неважным и уходило за его тёплую пелену: и девицы, и ямочки.

У Северги был отпуск, но она всё равно поднялась в полпятого, этим разбудив и Темань. Вот постель качнулась: это навья, оттолкнувшись от подушки локтем, села. Затем – долгий, сладкий зевок и лёгкое клацанье сомкнувшихся зубов, трение сухих ладоней о покрытую шрамами кожу плеч, почёсывание, тихий хруст суставов. Небрежно-расслабленные, чуть шаркающие шаги по направлению к купальной комнате... Темань, за время отсутствия супруги уже порядком отвыкшая от всех этих звуков по утрам, некоторое время лежала лицом в подушку, чувствуя явные признаки недосыпа – тупую головную боль и слабость в теле. Поняв, что доспать свои положенные часы не получится, она досадливо плюнула и решила подниматься.

Северга, уже успевшая умыться и позавтракать, допивала отвар и дочитывала за столом купленный вчера «Обозреватель». При виде помятого и хмурого лица жены она усмехнулась:

– Не выспалась, детка? Прости, что разбудила. Ты же знаешь, я всегда встаю рано.

– Ладно, что уж теперь, – простонала Темань.

Принимать купель она не стала, ограничилась холодным умыванием, помогшим ей немного взбодриться. Когда она отняла от лица полотенце, щёки и нос немного покраснели. Темань велела дому снова подавать завтрак – отдельно для себя. Её слегка мутило, но она заставила себя поесть. Жуя под шорох переворачиваемых Севергой страниц, она думала о предстоящем дне. Как всегда, множество дел в редакции, несколько встреч в разных концах города, совещание... Привычная рабочая круговерть с одним

лишь отличием – теперь Северга была дома.

Цедя остывающий отвар, Темань понимала, что совершенно не знает, о чём говорить с супругой. Стена молчания разделяла их, а череда невзгод, пережитых Теманью, прокладывала между ними пропасть. Вроде бы всё по-прежнему, и вместе с тем – иначе. Иной стала сама Темань, которой казалось, что прошла целая вечность с отъезда Северги. Вечность, густо наполненная событиями и драмами. Да, она была сейчас не выспавшаяся, хмурая, но всё равно гораздо более сильная – не чета прежней Темани, нервной, плаксивой, неуверенной, мечущейся между творчеством и выпивкой. Та, прежняя Темань при мысли о расставании со своим многолетним недугом по имени Северга впала бы в слёзы и затряслась бы от ужаса и отчаяния, а нынешняя сидела за столом и спокойно думала лишь о том, когда начать этот неприятный, но необходимый разговор – сейчас или вечером. Пожалуй, не стоило себя взвинчивать перед рабочим днём, и Темань решила отложить этот вопрос.

Молчание тяготило её, и до самого выхода из дома она просидела за письменным столом, перечитывая вчерашнее стихотворение, даже подправила его в паре мест. Северга всё ещё изучала «Обозреватель», намереваясь, по-видимому, прочесть его от первой строчки до последней. А там было что почитать: шестьдесят четыре полноформатных страницы, внутри – двенадцатистраничный вкладыш малого формата.

Обычно Темань выходила из дома в девять, но сегодня, разбуженная раньше привычного времени, почла за благо отбыть на работу в семь: от присутствия Северги ей становилось неуютно, и она попросту сбежала от этого неловкого молчания. Впрочем, неловко было ей, а Северга, казалось, не испытывала никаких неудобств.

– Я – на работу, – кратко попрощалась Темань. – Буду вечером.

– Угу, – промычала Северга, не отрываясь от чтения.

День прошёл, как и всегда, в хлопотах и разъездах. На совещании пришлось отчитать кое-кого, а после вытерпеть еженедельную встречу с градоначальницей и выслушать её мнение по поводу некоторых материалов последнего номера. Несколько раз, слушая и кивая, Темань ловила себя на зевоте, но успевала умело её скрыть – зевала с сомкнутыми губами. Недосып всё-таки сказывался. Но следовало воздать госпоже Ингмагирд должное: она проявила к Темани внимание и заботу в связи с её положением – усадила в мягкое и удобное кресло с подставочкой для ног и угостила очень вкусным и душистым отваром.

К вечеру в низу живота ощущалась тяжесть и покалывание. Пешком Темань решила не ходить – поехала домой в повозке. Севергу она застала дремлющей у горящего камина, на столике рядом мерцал хрустальный кувшинчик с хлебной водой – уже ополовиненный, а дочитанный и свёрнутый «Обозреватель» висел на спинке соседнего кресла. Темань не уставала удивляться способности супруги провести целый день в ничегонеделании: она бы уже давно взвыла от скуки, а Северга могла часами сидеть и молчать в оцепенении, просто уставившись в окно, в потолок или на огонь камина. Сегодня, впрочем, она развлекала себя чтением – уже какое-то разнообразие. Темань не стала её будить – стараясь ступать неслышно, прошла мимо неё в гардеробную, чтобы переодеться в домашнее.

Но Северга проснулась. Разминая затёкшие плечи, она прохаживалась вдоль окон и зевала не в пример Темани – во весь рот, не стесняясь.

– Мне нужно с тобой поговорить, – начала Темань, спустившись в гостиную.

– Может, сначала поужинаем, а разговоры – потом? – хмыкнула Северга. – Серьёзные беседы лучше вести на сытый желудок.

– Хорошо, – согласилась Темань. – Разговор и вправду предстоит серьёзный. И, возможно, не очень приятный.

– Ну, тогда тем более. – Северга и бровью не повела от этого предупреждения, взгляд её остался непроницаем, с уже привычной колючей искоркой в глубине.