Больше, чем игра
Шрифт:
– Может, Протей. А может, Лабиринт.
Копаев решил напомнить о себе:– Извините, что я вас перебиваю, но не могли бы вы все‑таки хоть что‑нибудь мне объяснить?
– Могли бы, могли бы, – проворчал Лаврентий.
– Спрашивайте, – разрешил второй бородач, имени которого Копаев до сих пор не знал.
– Прежде всего, откуда вам известны мое имя и год рождения?
– Ну как же, – сказал Лаврентий. – Это прямая наша обязанность – знать всех
Нельзя сказать, что Копаева такое объяснение вполне удовлетворило, но пока он решил ограничиться тем, что ему соизволили ответить.
– Раз уж мое имя вам известно, то не могли бы вы и сами представиться? – попросил Копаев.
– А мы разве не представились? – удивился Лаврентий.
Копаев отрицательно покачал головой.– Нет, не представились.
– Мы что, в самом деле не представились? – спросил Лаврентий у своего бородатого коллеги. Тот подтвердил слова Копаева.
– Ну извините, гражданин начальник, сейчас исправимся. Меня, значит, зовут Лаврентий Жребин. Это вот, – Лаврентий Жребин указал на второго бородача, – это Климент Пряхин. А там, – Жребин ткнул пальцем себе за спину, – Антон Неизбежин.
Ненормальные какие‑то имена, – смятенно подумал Копаев. – У нормальных людей таких имен не бывает.
– Теперь, как у доброго знакомого, позвольте поинтересоваться. – Нить беседы перехватил Климент Пряхин. – Скажите, вас Протей сюда затащил?
– Какой еще Протей? – сказал Копаев, недоумевая. – Не знаю я никакого Протея.
– Значит, вы воспользовались Лабиринтом, – заключил Лаврентий Жребин.
– Да, Лабиринтом, – кивнул Копаев. – Не знаю только, то ли самое вы имеете в виду…
– То самое, будьте уверены, – сказал Климент Пряхин.
– Форма может быть различной, но суть от этого не меняется, – сказал Лаврентий Жребин.
Пряхин посмотрел на Жребина, Жребин посмотрел на пряхина, и оба они захохотали, словно кто‑то из них только что отмочил очень смешную шутку. Они, кажется, действительно были весьма неплохо осведомлены о многих тайных вещах, но не спешили делиться своей осведомленностью с Копаевым.
– Если вы знаете, что такое Лабиринт, – проговорил Копаев с ноткой недовольства в голосе, – то может ответите мне, почему он забросил меня именно в этот город? Я не об этом его просил. Может, с Лабиринтом не все в порядке?
– С Лабиринтом всегда все в порядке, – посерьезнев, сказал Лаврентий Жребин. – Он, можно сказать, одно из воплощений самого Порядка.
– Да, с Лабиринтом никаких накладок быть не должно, – сказал Климент Пряхин. – Что вы от него хотели, то и получили.
– Но я не просил Лабиринт доставлять меня сюда, – возразил Копаев.
– Да? А куда же вы просили вас доставить? – спросил Лаврентий Жребин с неподдельным интересом.
Копаев помедлил, но все же ответил, понизив голос и как бы смущаясь признания:
– Я хотел, чтобы Лабиринт доставил меня во владения Хаоса.
– Ну, вот вы и получили, что хотели, – сказал Климент Пряхин.
– Это? – Копаев посмотрел с крыши вниз, на затопленную морем улицу, на разрушающийся город. – Не так я себе это представлял, совсем не так…
– И как же вы себе представляли Хаос? – полюбопытствовал Лаврентий Жребин.
– Н‑ну… – Копаев задумался. – По‑другому как‑то, иначе… Он не мог выразить свое представление о Хаосе собственными словами. – Вот и в книгах Хаос совсем иначе описан…
– Книги бывают разные, – заметил Климент Пряхин. – Но если вы имеете в виду некоего Роджера Желязны, романами которого так увлечены многие из ваших знакомых, то знайте: он совсем другой мир описывал, и другой Хаос.
– Ага, – подтвердил Лаврентий Жребин. – Совсем‑совсем другой. Не этот.
– Что же такое этот ваш Хаос? – спросил Копаев, нажимая на этот и ваш.
Жребин и Пряхин не ответили, только посмотрели друг на друга, и в этот раз им было не до смеха. Потом оба они обернулись и посмотрели в спину Антону Неизбежину. Тот словно почувствовал их взгляды и медленно повернулся лицом к Копаеву. Копаев отметил про себя, что был прав в своей догадке: Антон Неизбежин был похож на Лаврентия Жребина и Климента Пряхина, как третья капля воды.
– Во всех мифологиях существуют представления о Хаосе как о первичном океане, водной бездне или просто воде, – заговорил Антон Неизбежин усталым безразличным голосом старого профессора, много долгих лет пытавшегося донести искру знания до непросвещенных умов студентов‑оболтусов. Копаеву вспомнился профессор Казаков, который преподавал в университете историю.
Антон Неизбежин, между тем, продолжал в прежней утомленно‑превосходной манере:
– Например, в космогонических мифах Древнего Египта Хаос воплощался в образе первородного океана Нуна. Шумерская концепция Хаоса – заполненность всего пространства Мировым океаном, в недрах которого находится праматерь всего сущего Намму. Библейское понятие Хаоса – мировая бездна; правда, она вторична по времени и создана Богом и им же ограниченна: доселе дойдешь и не пройдешь, и здесь предел надменным волнам твоим; Всемирный же Потоп – это освобожденный Богом Хаос. В скандинавской мифологии Хаос – это пучина между темным миром на севере и огненной страной на юге. В Ведах Хаос – это неразличимая пучина…
У Копаева не было никакого желания выслушивать лекции по мифологии.– Понял, понял, – сказал он, глядя поверх головы Антона Неизбежина на полузатопленную Северную Венецию. – Если вода и есть хаос, то вы в хаосе сидиете очень глубоко.
Антон Неизбежин ничего на этот выпад не ответил, только едва заметно пожал плечами, отвернулся и снова сел в прежней позе: к улице передом, к Копаеву, пардон, спиной. Лаврентий Жребин и Климент Пряхин смотрели на Копаева так, что ему стало не по себе. Никто не проронил ни слова, и молчание все сгущалось, тяжелело, словно грозовая туча…