Большие пожары
Шрифт:
«А ну, если»… — встрепенулась новая мысль. — «Не даром же этот молодчик поймал меня». Ленка-Вздох искоса посмотрела на Варнавина. «Агент или нет?» — соображала она.
Андрей Варнавин, казалось, совсем спокойно насвистывал что-то очень веселое, только рука его по-прежнему была твердой и властной.
Улицы и переулки кружили, загибая длинные хвосты; навстречу попадались редкие, печальные тополя; словно брошенные на пути слепцы, они стояли, лопоча поредевшей листвой непонятное и жалкое. По дороге, под ветром, перебегала струйками бархатная
— Вот они, мышиные норки, — усмехнулся Варнавин, оглядывая тусклые коридоры дома, куда привела его Ленка-Вздох. Усмехнулся, но смешок задержал, ощупывая левой рукой пристегнутый к поясу, под рубахой, финский нож.
«Чорт его знает, — подумал он, — вдруг они того»…
Неожиданно Ленка-Вздох оскалила мелкие хищные зубы, смело тряхнула стриженной головой и остановилась перед узкой дверью.
— Пжалте, удалец-молодец, — проговорила она, дробно постучав.
Густо прокуренная комната тяжелым запахом закупоренной бочки ударила в нос.
«Будет клев или не будет?» — мелькнуло в голове Андрея. И смело шагнул он навстречу Петьке-Козырю, протянув руку для приветствия.
Не напрасно хвалился Андрей дяде Климу, что его уважают и боятся в Стругалевке.
Петька-Козырь и его лохматый друг Шило распялили рты, увидев Варнавина; по старой памяти они знали, что этот парень всегда являлся с угощением, принося с собой смех и свежую радость.
— Эх, уважил, приятель, вот уважил!.. — вертелся около Петька-Козырь, ощупывая глазами стройную фигуру гостя. — Соскучились, брат, по тебе, где пропадал-то, ангелок?..
— Будя, будя заливать, чорт тебе приятель, — буркнул Андрей, садясь около стола на колченогий стул.
— Ась?.. — ощерился Петька-Козырь.
— К чорту на рога слазь, — отшутился Варнавин, — гони за бутылкой, угощать буду. — Он широким жестом выбросил на стол трешницу. — Ну, и перекусить там чего-нибудь. Есть, что ли?
Когда появилась бутылка водки, два круга колбасы на закуску, и когда приятели выпили по первому лафитнику, Варнавин, изобразив обожженной спичкой замысловатый вензель на крышке стола, сказал коротко и внушительно:
— Горим, чуете?..
— И-гхым! — неопределенно кашлянул Петька-Козырь, завозившись тревожно и настороженно.
— Чего же?..
— Как ты думаешь, отчего бы? Ты парень духовой, ну-ка? — прицелился Варнавин всепонимающими глазами на Петьку-Козыря.
— Поджог…
— Ага, — подхватил Андрей. — И злодейской рукой, которая против диктатуры власти…
— Фюю-ю! — безразлично свистнул Шило.
— Стой, — привскочил Андрей. — Но если кто эту злодейскую руку пришьет…
— Тому сто червонцев, — не удержалась от насмешки Ленка-Вздох. — Хи-хи-хи-и…
— Алля!.. — строго остановил Петька-Козырь. Варнавин же, взмахнув рукой, решительно
— Сто червонцев — плюнуть, растереть… Только бы…
Тут он запнулся и, округлив глаза, уставился в окно. На улице гудели неясные голоса, в стеклах переливалось багровое пламя пожара…
Андрей Варнавин не помнил, какой силой вынесло его за дверь. Он бежал вместе с толпой туда, где полыхал пожар.
По склону обрыва, между запыленных и криворылых домишек, бушевал огонь. Явно озорничая, огонь прыгал с крыши на крышу, как молодой ярко-рыжий конь. Он фыркал, ржал и злился, испытывая длинными зубами крепость дерева. Он рвал, он кричал восторженно и злобно, швыряя горящие доски в густое сентябрьское небо.
Грива коня трепеталась по ветру, хлестала по облакам. Вдруг конь исчез, и над домами распластались широкие крылья невиданной и страшной птицы. Крылья захватили все, что было до реки, они трепетали, бились и вздрагивали, потом со свистом поднялись, закружили, закружили и ухнули всей тяжестью вниз, рассыпая золотые перья.
— Хы-ха-ха-ха-ха-а-а! — громыхнул чей-то безумный, грубый смех.
Тут же, без промежутка, со страстью и надрывом взревел тревожный гудок табачной фабрики за рекой. Он взмыл густой раздирающей нотой. И с ним же — сначала робко, потом смело и дружно — сплелись и заголосили свистки паровозов.
Андрей, трясущийся и бледный, почувствовал, что его оторвали от земли, подняли высоко над пожаром. У Андрея выросли длинные тонкие руки и, плавно поднимая и опуская их, он дирижировал всем пожаром и гудками…
— Ходу, ходу! — послышался знакомый и несколько сиповатый голос.
Варнавин охнул и даже подпрыгнул, как будто бы и на самом деле соскочил с неимоверной высоты.
Цепкие пальцы Петьки-Козыря держали его за рукав:
— Ходу, говорю, ходу, чего ты?!.. — понукнул он, и уже дорогой, в темных улицах, едва переводя дыхание от быстрой ходьбы, пояснил:
— Туда, к богатому дому, там они… Знаю, у меня бумаги… Мы им покажем, если так… К чортовой маме!
Варнавин плохо слышал, о чем молол Петька-Козырь, он понял только одно: нужно куда-то торопиться, чтобы захватить поджигателей. Он бежал плечо в плечо с Петькой-Козырем, оглядывался иногда с большой тревогой на зарево и все беспокоился:
— А ведь подожгут, подожгут наши мастерские, чую, за ними очередь. Эх, поспеть бы только, поймать бы…
Сердце усиленно колотилось. Андрею чудилось, что на их Златогорск протянулась чья-то невидимая рука. Эта рука извивалась в улицах города длинной огненной змеей, она, как черная смерть, уничтожала все на своем пути. Отсечь, уничтожить руку — вот что крутилось в голове и гнало Варнавина вперед.
— Фу-ух, — шумно выдыхнул Петька-Козырь и, обессиленный, опустился на перевернутую вверх дном лодку. — Погоди, Андрюша, — ласково сказал он, задерживая Варнавина, — погоди, надо немножко… это самое… — Он постучал пальцем по лбу, — сварить, это самое, надобно…