Большое сердце
Шрифт:
Наступило горестное молчание. Пользуясь паузой, Костя хотел было уйти, чтобы не мешать разговору, но Охрименко удержал его.
— Останься, Костя, — сказал он. — Ты человек свой, проверенный. Может, еще понадобишься.
Костя остался. Но из последующего разговора он, по правде сказать, мало что понял. Охрименко спросил:
— Ну что, выяснили?
— Точно известно, бал будет через три дня.
Парень достал из кармана листок бумаги и развернул его. На нем карандашом был нарисован какой-то план.
— Вот здесь, — указал он жирный крест
— Ага, — удовлетворенно хмыкнул Охрименко, рассматривая план, — значит, отметим день рождения господина Гитлера.
— Надо бы.
— Обязательно отметим. Как же иначе? — усмехнулся старик и тут же добавил уже серьезным тоном: — План должен был доставить я, но, сам видишь, — не могу. Придется, Алеша, тебе. Пойдешь?
— Конечно.
— Вот и ладно, — повеселел Охрименко, — а я тут на иллюминацию посмотрю. Думаю, что наши не прозевают. Сейчас же отправляйся и передай план по назначению. Явка в сторожевой будке. Знаешь где?
— Знаю, Филипп объяснил.
— Ну, в добрый путь!
Тот попрощался и быстро ушел.
— Запомнил этого человека, Костенька? Найдешь его, если надо будет?
— Найду.
— В случае чего, держи связь с ним. А теперь иди спи.
Больше недели отлеживался в погребе Остап Охрименко. Наконец, рана его зажила. Но он еще слегка прихрамывал и ходил, опираясь на палочку.
Однажды вечером он спросил Костю:
— Помнится мне, у вас на чердаке есть маленькое окошко?
— Есть, — ответил недоумевающий Костя, — а зачем вам?
— А вот заберемся на чердак, тогда и узнаешь — зачем!
На чердаке Охрименко приник к окошку и долго всматривался в весеннюю темноту.
— Пока ничего не видно, — вздохнул он. — Подождем. Сейчас, пожалуй, еще рано.
— А что будет? — спросил Костя.
— Если все пойдет ладно, то мы с тобой, Костя, увидим очень красивую иллюминацию.
Ждать пришлось долго. Костя зябко поеживался, но стойко ждал. И вдруг в ночной тишине они услышали глухие взрывы.
— Смотри, смотри, — возбужденно сказал Охрименко, — вот она, праздничная иллюминация!
Костя выглянул из оконца. Вдали высоко в небо взметнулся столб огня.
— С днем ангела, господин Гитлер! — торжествующе засмеялся Остап Охрименко.
…Как выяснилось позднее, в Киеве в ту ночь произошло следующее.
В офицерском клубе киевского гарнизона фашисты торжественно праздновали день рождения Гитлера. Гремела музыка, рекой лилось вино. Пьяные офицеры во все горло орали песни, произносили хвастливые речи в честь непобедимой гитлеровской армии, танцевали.
И вдруг в самый разгар бала грохнули взрывы, потолок рухнул, свет погас. Здание загорелось. Обезумевшие оккупанты в ужасе метались по горящему клубу. У выходных дверей возникла дикая свалка.
По городу пошли слухи, что это подпольщики минами подорвали здание. В течение трех дней после этого киевляне с тайной радостью наблюдали за тем, как с оцепленной площади, в центре которой возвышался офицерский клуб, вывозили на грузовиках откопанные из-под обломков трупы.
Радовался
— Так им и надо! — возбужденно шептал он.
— Это только первый подарочек, — вторил ему Охрименко, — будет им и еще немало гостинцев.
На рассвете старик распрощался с Костей.
— Пора и обратно, загостился я здесь, — сказал он. — А ты не грусти. Теперь уж не так долго ждать. Скоро побегут гитлеровцы назад, как ошпаренные. Будь здоров, Костенька!
Слегка прихрамывая, он исчез в предрассветной мгле.
«Служу Советскому Союзу!»
По Киеву распространились слухи о новой крупной победе Советской Армии где-то под Курском и Орлом. Киевляне шепотом из уст в уста передавали радостную весть — гитлеровские армии в беспорядке отступают на запад. Линия фронта снова приближалась к берегам Днепра. Все чаще советские самолеты начали появляться над Киевом, громя вражеские войска, военные сооружения и склады.
За месяц до освобождения Киева в Куреневке разместился артиллерийский полк. И вот как-то утром советские летчики начали бомбежку. Взлетали в воздух пушки, пулеметы, грузовики, пылало здание комендатуры. Обезумевшие от страха фашисты кинулись прятаться кто куда. Костя в это время был в огороде. Он лег прямо на землю, между гряд.
Мимо него пробежали два офицера. Мечась по огороду в поисках убежища, они с разбегу, ничего уже не соображая, прыгнули в колодец. Костя замер от страха. Забыв о рвущихся бомбах, он, привстав, неотрывно смотрел на колодец. «Все пропало, — думал он, — станут выбираться наверх, доска оторвется, и мой тайник увидят». Надо было уходить, но Костя не мог сдвинуться с места.
Окончилась бомбежка, улеглась паника, а офицеры все еще сидели в колодце. Но вот со дна его раздались истошные крики. Солдаты принесли лестницу и вытащили офицеров. Один расшиб себе голову и был без памяти, а другой сломал ногу. Костя вернулся в хату радостный, успокоенный: его тайник не обнаружили.
Наконец настал долгожданный день. В ночь на 6 ноября 1943 года советские части, стремительно переправившись через Днепр в нескольких местах, освободили Киев. Костя с матерью в это время скрывались в Камышевке у тетки. Мать опасалась, что в последний момент сына могут угнать в Германию, и прятала Костю на сеновале под соломой.
Услышав радостную весть, Костя сказал:
— Пойдем, мама, в Киев.
— Погоди, Костенька, трошки. Там, наверно, еще стреляют.
— Пойдем. Очень важное дело у меня.
— Да что такое случилось?
— По дороге, мама, все расскажу.
В полдень Костя уже стоял у дверей военной комендатуры города. Дорогу ему преградил часовой.
— Нельзя сюда, мальчик.
— Пустите меня. Мне надо к самому главному начальнику.
— Сказано нельзя, значит, нельзя.
— Дяденька часовой, пропустите. У меня очень важное дело.