Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая
Шрифт:
Я в двух словах рассказал Владимиру Тимофеевичу о камере и о сопутствующих событиях.
— Это всё, что им остаётся делать, — улыбнулся Владимир Тимофеевич.
Он раньше работал в Генеральной прокуратуре и немного знал систему изнутри.
— Никто к тебе не приходил? — спросил он.
Я ответил, что нет.
— Без моего присутствия старайся ни с кем не разговаривать. Этих не было? — Владимир Тимофеевич имел в виду опер'oв.
— Нет, — ответил я.
— Оля завтра собирается приносить передачу. Что передать?
Я показал Владимиру Тимофеевичу приготовленный список. Он аккуратно переписал всё на листок, а список вернул
— Можете Шагина забирать, — сказал он.
Владимир Тимофеевич ушёл, а меня закрыли в один из двух боксиков, которые находились перед стеклянным окном будки дежурной. Там было человек пять-семь. Кто сидел на деревянном парапете типа скамейки, кто на этом парапете стоял и пытался выглядывать в закрытое стеклоблоками небольшое окно; кто сидел на корточках, опёршись о стену, и курил. Невысокого роста малолетка что-то громко рассказывал окружающим, а затем у каждого по очереди спрашивал, сколько тому денег надо для полного счастья. Когда очередь дошла до меня, один из присутствующих кивнул на меня и сказал: «Он столько адвокату в день платит, сколько тебе надо для полного счастья».
Малолетка задумался, и разговор перешёл на другую тему. Через некоторое время голос усатого Коли за дверью сказал: «”Кучмовка”, ”Брежневка ”, ”Столыпинка”».
Дверь открылась, и я последовал за остальными вниз по лестнице, через первый этаж, подземный туннель и на корпус на третий этаж, в камеру. Когда меня завели в камеру, Саши, Сергея — его шныря — и Володи, как и их вещей и матрасов, в камере не было. Их нары были пустые.
— Я сегодня тоже был у адвоката, — сказал Студент, — бери свою скатку и перекладывай вниз.
На коридоре начали уже греметь бачки. Я сказал Студенту и Сергею-Наркоману, что завтра будет передача от Оли. После обеда оставшийся день и вечер прошли за разными разговорами, потом мы легли спать.
На следующий день после обеда, примерно около трёх часов, на продоле за дверью раздался женский голос. Были слышны голоса заключённых, которые носили передачи. И с грохотом под стену опустились сумки. Открылась кормушка, и тот же женский голос спросил:
— Шагин здесь?
— Иди получай передачу, — сказал мне Дедковский.
Дедковский — это была фамилия Славика Студента. Я подошёл к двери.
— От кого передача? — спросил тот же женский голос.
Я назвал Олину фамилию и домашний адрес.
— Получаем!
И в камеру «посыпались» разной формы и цвета кульки и пакеты, содержавшие продукты и вещи в количестве значительно большем, чем в списке, который я оговорил. А под конец — домашняя швабра с пластиковой ручкой и большое квадратное серое пластиковое офисное ведро с проваливающейся и самостоятельно возвращающейся на место крышкой.
— Пригодится, — посмотрев на ведро, сказал Дедковский.
Я расписался в заявлении передачи (оно было заполнено Олиной рукой), что всё получил по списку, и отдал заявление кабанщице. Так в тюрьме называли прапорщицу, которая выдавала передачи. А сами передачи называли кабанами (иногда даже лепили из хлеба морду кабана, ставили на выступ кормушки и весь день его манили словами «пась, пась, пась»). «Кабана» разбирали: овощи отдельно, сыпучие отдельно, сдобу отдельно, колбасу повыше на решётку, а «центр'a» — чай, сигареты, кофе, шоколад и шоколадные конфеты — поглубже в сумку под нары. Хотя воровство
Пока Славик и Сергей разбирали кабана, я присматривался к каждому продукту и каждой вещи, поскольку, хотя переписка и свидания мне были запрещены, предметы умели говорить и без слов. Сергей умело со всем справился, а Славик им руководил. Я же, наоборот, не вмешивался, тем самым стараясь показать, что испытываю определённую степень доверия к окружающим и не собираюсь что-либо припрятывать и есть один (хотя в некоторых случаях правильнее было бы поступать так, как и каждый имел право — своё есть, как хотел). С этой передачи я обзавёлся хорошим спортивным костюмом, кроссовками и парой футболок, кухонным инвентарём и другими предметами быта — и уже чувствовал себя комфортнее. Вечером был шикарный ужин, после чего Студент предложил немного поделиться с окружающими из нуждающихся, как он их называл. Я сказал Славику, что он может со всем, что я получаю (из продуктов, конечно), поступать так, как он хочет, и с любопытством за этим наблюдал.
Студент расфасовал часть передачи по небольшим кулёчкам, поясняя, что это, например, в туберкулёзную камеру, а это — на больницу. Ко всему он относился вдумчиво, можно сказать, бережно и аккуратно, порой отсыпая чай из пакета, если думал, что насыпал много. Потом углубился в написание и запаивание маляв. Казалось, что он относился к этому очень серьёзно: мог подолгу думать, подбирая подходящие слова. Глядя на Студента, мы, бывало, обменивались взглядами с Серёжей, тот улыбался и продолжал заниматься своими делами. Я же продолжал наблюдение за окружающей средой. Чуть позже пришли «ноги», и Студент, дав «им» пару пачек сигарет, разогнал всё приготовленное по запланированным им камерам. И весь вечер перечитывал малявы со словами «спасибо за грев».
На следующий день, примерно после 10 утра, меня снова заказали без вещей и в числе других отвели на следственный корпус. Однако на первом этаже следственки, не отводя меня вместе с другими на лестницу к стеклу дежурной, Коля назвал мою фамилию и завёл меня в одну из следственных комнат. Там были светловолосый человек в клетчатом пиджаке и армянин; также через несколько минут к ним присоединился незнакомый мне ранее человек в сером костюме, рубашке и галстуке. Комната по размеру была такая же, как и на втором этаже следственного корпуса. Но более мрачная: стены до середины были выкрашены синей масляной краской, дальше шла водоэмульсионка, пожелтевшая, как и на потолке, от табачного дыма. Линолеум был затёртый, кое-где даже протёртый до дыр. На противоположной стороне от двери было застеклённое окно, со стороны улицы закрытое решёткой. За окном была видна белая стена, поверх которой шли несколько рядов колючей проволоки. За стеной вдалеке виднелись зелёные макушки тополей.
Под окном стоял стол, за которым сидел светловолосый. Армянин сказал мне сесть на прикреплённую к полу табуретку, перед которой был также закреплён небольшой столик. Вошедший в сером костюме человек стоял с правой стороны от меня у двери.
— Вот, ты уже похож на бандита, — увидев мою стриженную налысо голову, спортивный костюм и кроссовки, сказал мне светловолосый.
— Ты тут кое с кем не рассчитался, — продолжил армянин. — Знаешь такого человека по имени Саша? Он тебя достанет и здесь.