Болты в томате. Правдивые рассказы
Шрифт:
сопки и дома видны едва,
а на корабле мелькают лопата и человек, –
военно-морская база, Камчатка, Авачинская губа…
Шли мы курсом на Владивосток. И пока шли, как-то ночью подняли нас по боевой тревоге:
– Боевая тревога! – и это уже не Веня орал, а какой-то дежурный офицер. – Боевая тревога! Всем на главную палубу собирать уток!
Все, конечно, пришли в замешательство от такой команды. Какая-то она была странная, непредусмотренная корабельным уставом. Отдыхающие, свободные от вахты, повскакивали, спросонья
– Что случилось? Кого собирать? Что собирать?
Выяснилось, что этой ночью огромная стая перелетных уток, по всей вероятности потрепанная тайфуном, столкнулась с нашими мачтами, с нашими антеннами и со всем нашим такелажем как таковым. Утки бились, ломали крылья, и градом падали на палубу. И нас всех подняли, чтобы этих уток собирать, – такое их неимоверное количество нападало и продолжало падать.
Свет включили на мачтах, направили на палубу.
Невидаль! Но по молодости даже вдохновляет. Глаза продрали: ничего себе – утки! Огромное количество. И продолжают падать! Падают, падают в свете фонарей, падают…
Но мы ходу не сбавляем, идем курсом на Владивосток. Уток собираем. Некоторые еще живы. Поломанные, но живые, ползают, бегают. По приказу притащили огромные мешки из-под картошки. Складываем туда – раненых, живых, убитых – всех. Ну, вроде, подранков как-то жалко было. Но собирали. Для молодежи увлекательно. Пусть и не танцы на Шикотане, но хоть какое-то событие!
Когда я поднялся с палубы – а она у нас гораздо ниже ходовой рубки – поднялся мимо трапа, то увидел, что с мостика свешивается дежурный сигнальщик – это был Валера Хадеев – свешивается и манит меня, еле сдерживая смех.
– Чего? – спрашиваю.
– И… и… иды суды! – заикаясь, шепчет Валера. – Ты… и… и… глянь!
Я поднялся по трапу к мостику – на уровень носа, чтобы не высовываться, а только посмотреть, что там происходит. А там происходило вот что: облитый светом прожекторов Веня в одних трусах и домашних тапочках, но в пилотке с кокардой, в хищной полусогнутой позе, раскинув волосатые руки и растопырив короткие пальцы, гонялся по мостику за малюсенькой уточкой. У нее было подранено одно крыло, но она очень шустро от него носилась. Веня бегал за ней и повторял как заклинание:
– От командира хуй уйдешь! От командира хуй уйдешь!
Я чуть с трапа не свалился, сдерживая смех, но тут меня позвали дальше таскать эти мешки с утками, и я ушел. Валера потом рассказывал, что Веня все-таки изловчился – и накрыл свою уточку пилоткой, навалился – и случайно раздавил ее. Действительно, от командира «…не уйдешь!»
Валера Хадеев часто ходил сигнальщиком…
Однажды ночью вышел я на палубу покурить после вахты. Хадеев как раз на мостике стоял. Гляжу на воду – и вдруг вижу: огни! Подумалось: может, подлодка какая? Но огни вдруг с невероятной скоростью унеслись за горизонт – и тут же снова вернулись. Потом танцы затеяли, хороводы. А потом пропали. Я – к Валере:
– Ты видел? Видел? Офигеть! Это же… Что это было?
– И… и… тебя ебёт? – равнодушно отозвался он.
Большего я от него добиться не смог. Каково же было мое удивление, когда на мой вопрос об огнях дежурный штурман, старший лейтенант Селезнев ответил точно в таких же выражениях, как и Валера Хадеев!
– Мы про это даже в журнал не записываем, – скучно добавил он.
Невероятно! Такое отношение к явлению неопознанных подводных объектов поразило меня сильнее, чем само явление.
Валера Хадеев был у нас радиометристом, командиром отделения локаторщиков. Однажды в туман он должен был следить по своему локатору за движением понтонов, идущих вслепую к берегу на разгрузку. По-моему, это на Итурупе было. С понтонами для подстраховки отправился Саня Нехорошев со своей рацией. Правда, сидел он не на понтоне, а на вельботе, тянул за собой плот с грузом к полосе прибоя. Туман был настолько плотным, что нельзя было разглядеть даже собственную руку.
Валера Хадеев уперся лбом в резиновый кожух локатора. Смотрел, смотрел – да и заснул! Когда к нему подошел Веня Барков, радиометрист уже спал таким глубоким сном, что из его приоткрытого рта слюна доставала до самого пола. Веня двумя руками оторвал круглое лицо спящего локаторщика от экрана и горько посетовал:
– Хадеев, ты охуел? Трюмный машинист – вот твое место! А ты – радиометрист, локаторщик…
Потом Веня бросил взгляд на экран, ничего там не увидел – и заорал:
– Где мое плавсредство, блядь?
Плавсредство – это вельбот с понтонами – на экране отсутствовало!
Валера, наконец, проснулся, выпучил монгольские глаза и затянул своё:
– И… и… и-и… и т… ты? Ты!
Веня махнул рукой:
– Всё, Хадеев, всё! Ч-ш-ш, тихо, тихо! Разберемся.
И стал связываться с вельботом по рации в голосовом режиме:
– Вы где?
Саня Нехорошев ответил из тумана:
– На месте! Все нормально, товарищ командир. Разгружаемся.
Веня обрадовался:
– Мы вас слышим!
Всё обошлось…
Валере Хадееву все сходило с рук. Наверное, потому что он был нерусским и заикался. К тому же, Валера всем говорил «ты». К этому привыкли и офицеры, и командир, и даже кок Володя Караваев с этим смирился и не трогал Валеру, когда тот дежурил у него рабочим по камбузу и хамил по простоте, которая была, как говорится, хуже воровства…
9. Альбатрос
Мичман Самойлов, наш боцман, пристрастился ловить на крючок крупных морских птиц – альбатросов, бакланов и других. Он проделывал это в море, когда матросы вываливали за борт корабельное дерьмо и отходы с камбуза. В этот компот и закидывал мичман Самойлов свою леску с батоном хлеба на крючке. И замирал в ожидании. Вечно голодные птицы жадно набрасывались на корабельное угощение и рыб, и самая невезучая обязательно разевала клюв на боцманский батон. Боцман с кровью выдирал крючок из бедной птицы, крепко брал ее за огромные крылья и шел пугать матросов, отдыхающих после вахты или в адмиральский час с 13-ти до 15-ти, когда отдыхали все, кроме вахтенных. Все без исключения, конечно, пугались. Но эта тварь вдобавок ко всему норовила ударить разбуженного матроса своим страшным клювом. Боцман, конечно, не допускал, чтобы птица причинила кому-то серьезный вред. Он просто шутил: шутки у него были такие! Вволю натешившись, он обычно отпускал полуживую тварь на волю. Но однажды мичман Самойлов со своей добычей – это был средних размеров молодой альбатрос, – вот с этой зверюгой и попался боцман на глаза капитану второго ранга Баркову.