Болты в томате. Правдивые рассказы
Шрифт:
– Что, Самойлов, птичку поймал? – спросил Веня и неосторожно протянул руку к голове альбатроса.
Вы когда-нибудь видели этот клюв? Если нет, посмотрите в Интернете! Впечатляет.
В этот раз «птичка» слегка боднула клювом в сторону капитана второго ранга Вени Баркова – и в кровь изувечила толстый и кривой волосатый указательный палец командира корабля. Капитан второго ранга Барков взревел:
– Позвать сюда матроса Хадеева! Пусть задушит эту птицу на хуй!
Валера Хадеев, командир локационного отделения, был из кочевников – оленеводов и охотников – единственное лицо монголоидной расы на нашем корабле. Однажды он сумел ловко заарканить раскачивающийся
– Позвать сюда Хадеева! Пусть задушит!
Но Валеру Хадеева не нашли. Командир отпустил боцмана. Мичман Самойлов с дурацкой ухмылкой и альбатросом в руках пошел дальше.
А дальше был камбуз. В это время матрос Караваев, не доверяя никому, собственноручно тер кафель. Мичман поднес пойманного альбатроса к спине Караваева, – и птица в мгновение ока разнесла в клочья толстую робу и штаны матроса – отомстила за все! Кок ловко поймал альбатроса за шею и, внимательно глядя в птичьи глаза, сказал:
– Может, не надо так, товарищ мичман?
Боцман ухмыльнулся и потянул птицу к себе, но кок не отпустил, – он смотрел на разинутый клюв альбатроса и улыбался…
Он смотрел до тех пор, пока птица не перестала трепыхаться в крепких руках мичмана Самойлова. Тогда Караваев разжал пальцы, и голова альбатроса безжизненно повисла на шее как на веревке. Птица сдохла. Таким образом, приказ командира был выполнен, хотя Володя Караваев о нем даже не догадывался…
Боцман был в шоке.
Больше мичман Самойлов морских птиц не ловил никогда. А матрос Караваев, наоборот, пристрастился и затеял при случае душить чаек руками…
10. С корабля на бал…
Ну, а дальше был Владивосток. И это было потрясающе!
Ночью мы вошли в бухту Золотой Рог.
Огромный город с огнями. Погода прекрасная. Красотища! Отшвартовались, выключили главный двигатель – и полегли спать. Наступила тишина. Ну, а пришвартовались борт в борт с подводной лодкой. Дизельная, такая, небольшая ржавая подводная лодка, – рубка торчит, все остальное – только-только над водой.
Мы напополам ночь держали с дежурным офицером. Была моя очередь. Стою – в этой своей парадке – голландке со всеми значками, бескозырке, штанах черных, хромовых ботинках. Хожу туда-сюда. Захожу на ют. А с юта – трап подан на пирс. Стою, любуюсь ночным Владивостоком. После всех этих наших морей и островов – хоть и не Лас-Вегас – но выглядит очень эффектно. Закурил – и тут слышу слева от себя странный голос, «заговорщицкий» какой-то, низкий и хриплый. И этот голос говорит – маняще и тихо:
– Военный! Эй, военный!
Я огляделся. Других военных, кроме меня, поблизости не было. Я посмотрел вниз, через борт, – туда, где эта подлодка…
А там люк какой-то на палубе открыт, и оттуда – грязная башка торчит в черной пилотке, – замызганный какой-то подводник. Я ему и говорю не очень дружелюбно:
– Ты это меня, что ли?
– Ну, тебя, тебя, военный!
Я говорю:
– Чего надо?
Высунулась вторая голова.
– Военный, курева дай!
У меня пачка «Примы» была почти полная, но последняя. Решил поделиться. Морская солидарность. Но как им передать? И решил я кинуть всю пачку, чтобы они взяли, сколько им надо, а потом мне обратно кинули. Бросил я им пачку. Удачно. Они поймали, да только почему-то закуривать не стали, а один так просто взял – и нагло засунул ее себе в нагрудный карман! Я говорю:
– Алё, ты чего это, командир?
А он в ответ:
– Так. У тебя еще есть.
Я говорю:
– Да нету у меня ничего. Мы только что пришли. Наболтались черте где. Возьмите, сколько надо, а пачку сюда бросайте.
Раздался хриплый смешок:
– Ни хуя, военный! Иди к нам!
Я говорю:
– Это еще зачем?
– А то вдруг не добросим. Потонет же курево. Жалко. Иди к нам!
И пальцем меня манит, черт!
Делать нечего. Спустился я по трапу на пирс. У них такой же трап – на лодку. Я прошел. Гляжу: из люка торчат две башки чумазые – только глаза сверкают, да кружка белая эмалированная. Пальцами меня манят. Я подошел.
– Третьим будешь! – прохрипел первый подводник.
Я говорю:
– Не, я пить не буду. Давайте сигареты, и я пошел.
А он вдруг заявляет:
– А щас как закричу!
И второй:
– Как закричим!
Первый тихо засмеялся:
– Ну, ты попал, военный!
Понял я свое незавидное положение. Наш борт стоял вплотную рядом с ними. У нас – иллюминаторы настежь, потому что тепло. Если закричат, кто-нибудь высунется – и увидит, что на соседней подводной лодке, бросив корабль на произвол судьбы, похерив Родину и честь военного моряка, проводит свое дежурство дежурный по кораблю. Это будет большая беда, сравнимая только с расстрелом. Я говорю примирительно:
– Да ладно вам орать! Ну? Тихо! Чего вы?
И присел перед ними на корточки, чтобы вровень быть. А первый мне кружку сует:
– Давай, давай! Пей!
В одной руке держит мои сигареты, в другой – это самое пойло. Соблазняет. Компания им, что ли, нужна была, – не знаю! А из кружки такая вонища – аж глаза режет!
– Нет, – говорю, – не буду. Давайте сигареты!
– А щас как закричим! Давай, давай, зёма! Бери! Мы же пьем.
И продемонстрировал, как они пьют.
Я сижу перед ними на корточках. Дежурство похерил. Сигареты просрал. А мне тут протягивают вонючую кружку – и пить заставляют. Купился как последний салага.
– Это что? – спрашиваю.
– А торпедуха! – просто отвечают подводники. – Давай, зёма! Торпедуха, она – о-го-го!
Не «о-го-го!», а «ох-хо-хо!» – подумалось мне. Попал в оборот! Вздохнул – делать нечего! – и подчинился. Хлебнул я из той кружки. Дыхание перехватило, – градус оказался немалый. Гляжу, протягивают мне мазутными пальцами белый кусочек сахару – закусить. Закусил. И вот когда я закусил и немного продышался, мне сказали:
– Это дело, зёма! Это – по-нашему! А то – вырядился, глядите на него!
– Как елка новогодняя!
Отдали мне мою пачку – и тут же за собой люк задраили. А я поднялся на ноги, постоял, гоняя «торпедуху» эту вверх-вниз по пищеводу, – потому что организм еще не решил, то ли ее наружу изрыгнуть, то ли в себя принять, – и стал тихонечко, тихонечко уходить с этой коварной посудины – по трапу на пирс, по пирсу на наш трап – и на родной борт.
Вот такое было мое первое свидание с Владивостоком. С корабля, что называется, на бал!