Борьба незримая (Книга 2)
Шрифт:
– Так точно, Ваше Превосходительство!
– Двое суток. Впрочем...
– главнокомандующий, в лице которого мелькнула явно не сулящая ничего хорошего догадка, кивнул в сторону ярко освещенных окон гостиничного ресторана: - А признайтесь-ка, господа, не вы и заварили всю эту кашу?
– Мы.
– В одновременно произнесенном ответе прозвучало нескрываемое, даже не без некоторого ожидания одобрения, самодовольство.
– С глаз долой!!
Задонский, давясь от смеха, сделал за спиной главнокомандующего несколько знаков, энергически предлагающих
– Не понимаю, что?
– Сережа через плечо начальства внимательно вгляделся в вызвавшую у него некоторое беспокойство жестикуляцию Задонского. Продолжая хохотать, Задонский постучал себя пальцем по лбу и кивнул на спину главнокомандующего. В следующее мгновение проследивший направление его взгляда Сережа, молниеносно трезвея, взглянул на Чернецкого так выразительно, что до того тоже дошло происходящее. Отчаянно переглянувшись, оба осознали полную невозможность собрать на месте наломанные дрова и обратились в бегство в сторону ближайших широких елей, силясь хотя бы не расхохотаться прежде, чем удастся выйти из пределов видимости...
– А Вы, г-н полковник, говорите "дисциплинарные взыскания"... продолжая прерванный разговор, произнес отсмеявшийся главнокомандующий. Да по-настоящему этих вояк еще драть надо. Как Сидоровых коз драть. Офицеры!
22
– Его Высокопревосходительство, по счастью, был в духе.
– Подтянутый, спокойный и трезвый (хотя с немного помятым утомленным лицом) Женя, сидя на широком деревянном подоконнике номера, пил кофе из металлического стаканчика.
– А мы немного "разрядились".
– Сережа улыбнулся.
– Только знаешь, Чернецкой, а ведь колокольчик прозвенел.
– Ты имеешь в виду...
– Именно. А разве ты сам сейчас не чувствуешь, что отныне мы обречены на трезвость? Оно сказало, что мы перебесились этим, - Его Высочество чистоплюйство.
– Остается поступить как подобает лояльным подданным. Конечно, чувствую, Ржевский: липко. Как грязная клейкая паутина на мозгах. Б-р. Женя передернулся, и в его глазах мелькнула какая-то не высказанная вслух очень неприятная для него мысль.
– А ты знаешь, что самое гадкое в этом замутнении сознания?
– Ну?
– Оно несовместимо с внутренней свободой.
– Принято считать наоборот - оно расковывает внешнее проявление и делает его безоглядным...
– И все же это - рабское состояние. Ты бросаешься в поток чего-то влекущего, но не подчиненного твоей воле. И это - самое унизительное, Ржевский.
– Ты прав... Plaudite cives, plaudite amici20... A все же для заключительного аккорда вчерашнее было недурно!
– Еще бы - я не далее как утром слышал шуточку: "Ржевский, который перепутал генерала с кардиналом..."
– Воображаю, с каким удовольствием Задонский рассказывал эту эпопею за бриджем!.. Слушай, Чернецкой, а тебе не жутко: представь - вечная трезвость.
– А что поделаешь? Нельзя же разочаровывать начальство в благодетельном воздействии читаемых офицерам нотаций.
– Чернецкой, не расплескав свой кофе, увернулся от Сережиной седельной сумки.
23
– Да, г-н штабс-капитан. Каждый военспец (а деликатный термин?) в ближайшие дни станет очень опасным орудием в руках врага... А этот Остапов - особенно. Поэтому Вик и просил передать, что все должно быть сделано как можно скорее... Вот, пожалуйста, досье.
– М-да... Ну что же, г-н подпоручик, передайте Вику, что операцию я проведу завтра.
– Вот этого я, к сожалению, сделать не могу: господина Штей... Вика я уже не увижу в ближайшее время. Завтра я, даст Бог, буду уже на передовой.
– Чернецкой улыбнулся, поднимаясь.
– Удачи Вам, г-н штабс-капитан.
– Вам также.
Юрий проводил Чернецкого до дверей.
Вприпрыжку, по-мальчишески, слетая по ступеням, Женя на ходу надел и опять низко надвинул кепку.
"Интересно, достаточно ли пролетарский у меня вид?" - подумал он, распахивая входную дверь.
Сережа медленно поднимался по лестнице. "Как же бесконечно мало было этих двух недель!.. Немногим больше, чем двух... Какой же нелепый бред эта военная путаница, сколько разговоров она не дает довести до конца, до чего-то бесконечно важного, что должно венчать эти разговоры... Ох, как же мы не договорили. Ладно, passons. Даст Бог, договорим когда-нибудь. Во всяком случае - если суждено договорить. Но сейчас мне просто очень хотелось бы его увидеть, обменяться парой колкостей, повалять дурака так, как только с ним это для меня возможно... А. ведь я не пытался никогда разгадать Женьку Чернецкого, хотя даже на посторонний взгляд он представляет собой, мягко говоря, то еще уравнение со многими неизвестными... Но я не пытался никогда его решать потому, что у меня с самого начала было чувство, что на самом деле я все знаю, знаю так глубоко, что никакие мои догадки или Женькины откровения не смогли особенно много к этому добавить".
Открыв своим ключом дверь квартиры, Сережа прошел в гостиную.
– Кстати, Ржевский. Теперь все в сборе. Итак, господа офицеры, завтра нам предстоит небольшая операция. От нас требуется срочно ликвидировать красного военспеца - дезертировавшего в Петроград из действующей армии капитана Остапова, который занимается сейчас разработкой планов петроградской обороны. Остапов живет не один - с ним жена и, кажется, ребенок. Дом - на Литейной. За домом необходимо с утра установить наблюдение. Первым будет...
– Некрасов неожиданно замолчал и резко подошел к дверям.
– Что ты здесь делаешь?
– Слушаю.
– Ты подслушиваешь, и это очень скверно.
– Нет, дядя Юрий, я бы потом все равно вошла. Дядя Юрий, я хочу, чтобы Вы завтра взяли меня тоже.
– Куда?
– Я все слышала. Я хочу с вами.
– Девочка, гибко вытягиваясь, старалась заглянуть в глаза Некрасову. Ее лицо было странно неподвижно. Дядя Юрий, я же все поняла... насчет папы. Еще вчера поняла. Я хочу с вами.
– Хорошо.
– Некрасов открыл перед Тутти створку двери.
– Завтра ты пойдешь с нами. Ты довольна? А теперь немедленно иди спать.