Борьба за Краков (При короле Локотке)
Шрифт:
Здесь была сосредоточена вся торговля, перекинувшаяся в одну сторону до Фландрии и Италии, а в другую — до дальнего Востока. Чем проще было отечественное производство, тем больше нуждались в иностранных товарах. Купцы особенно хорошо зарабатывали именно здесь, где все, что они привозили, казалось редким и особенно нужным.
Внешний вид этих открытых лавок, тянувшихся двумя тесными рядами во всю длину площади, был непривлекателен. Да и внутри было темно и тесно. Вместо вывески служили вывешенные на шесте куски материи, восточного шелка, какой-нибудь яркий пояс или кухонная утварь. Но в темной глубине этих лавок, загроможденных товаром, попадались действительно
Здесь можно было достать все, что шло из Византии через Сицилию и Венецию, начиная от самых драгоценных бархатных и шелковых тканей и кончая обыкновенными шерстяными, от драгоценнейших мехов до самого тончайшего полотна и газа. Здесь покупали материю для одежды священнослужителей и для домашнего плаща, кольцо для невесты и охотничью трубку из слоновой кости, охотничьи сапоги и кусок хлеба.
Все это, а особенно дорогие вещи, не выставлялось напоказ, как это делают в наше время, и не предлагалось громко, чтобы не раздразнить аппетита и не привлечь грабителей. Драгоценнейшие вещи тщательно прятались, но услужливые посредники знали, куда провести покупателя.
Больше всего было в этом ряду лавок с немецкими и голландскими товарами, но немало было также и шелковых изделий из Италии, изделий из козьей шерсти, предназначенных для власяниц, которые набожные люди носили на голом теле.
В других лавках сидели золотых дел мастера и те, что торговали цинковыми и медными изделиями, венецианскими четками, кольцами, поясами и тому подобными вещами.
В то время торг производился иначе, чем в наше время, покупали с тем, чтобы вещь держалась долго, поэтому внимательно рассматривали, расспрашивали о цене и долго торговались, причем разыгрывались очень оживленные сцены, когда покупатель, не сойдясь в цене, уходил из лавки, а служащие лавки бежали за ним и силой тянули его за рукав обратно. Здесь невозможно было кого-нибудь услышать, потому что уже и в то время торговки были так же болтливы и крикливы, как нынешние, а свободой слова пользовались в большей мере.
Эта маленькая, тесная уличка, которую часто совершенно загромождали купеческие возы, провозившие товары и для безопасности останавливавшиеся здесь, своим живописным разнообразием напоминала восточные рынки. Каких только тут не было нарядов! Немецкие, итальянские, фландрские, персидские, византийские! Попадались и рыцари, и духовные, потому что духовенство, кроме нищенствующих монашеских орденов, ходило за всеми покупками в лавки.
Женщины приходили сюда не только для покупки, но и просто из любопытства, а за ними увивалась молодежь.
Благодаря соседству находившейся под ратушей пивной, откуда выходили подвыпившие люди, с ратушей, в которой заседали городские советники, суда, городских весов, нескольких винных заведений около рынка и нескольких пивоваренных заводов, эта тесная улочка торговцев или, вернее сказать, купеческая часть города была целый день заполнена сплошной массой народа.
Странный вид имели эти постройки, вмещавшие в себе столько сокровищ: некоторые из них были из камня, другие — из дерева, третьи — из досок. Большинство из них не впускало вовнутрь дерзких крестьян. Широкое окно со ставней, открывавшейся наружу на манер стола, опиравшегося на подставки, служило купцу для выкладывания товара перед покупателем. Такие ставни имелись во всех домах, где внизу были лавки с какими-нибудь товарами.
Кроме краковских купцов, здесь можно было встретить греков и итальянцев, но особенно много было немцев. И здесь горячая кровь и грубость тогдашних нравов были причиной громких споров, брани и даже драки, в которую приходилось вмешиваться и силой прекращать ее служащим ратуши.
Во время летней жары устраивались навесы из полотна, они же служили охраной от дождя. Более предусмотрительные делали навесы из кож.
Прекрасная Грета как раз вошла в эту уличку в сопровождении своего Курцвурста, которого знал весь город. Само собой разумеется, что, выходя в город, вдовушка старалась как можно больше выставить свою красоту и одевалась особенно нарядно. Немудрено, что взоры всех прохожих, особенно рыцарского сословия, с любопытством останавливались на ней. По богатству наряда, красоте лица и изнеженному виду ее можно было принять за какую-нибудь даму из высшего общества, по смелости, с которой она вмешивалась в толпу, — за мещанку, сжившуюся с ней, а по дерзкому и вызывающему выражению лица — за особу легкого поведения. Те, которые были с ней знакомы, улыбались ей издали и останавливались, поджидали ее или шли за ней, чтобы подольше полюбоваться на красавицу.
Она шла медленно, как свободная женщина, которую никто и ничто не заставляет торопиться, и которая вышла просто ради прогулки и не особенно интересуется всем окружающим.
Купцы приветствовали ее из своих лавок, зная, как она любила наряды и всякие безделушки и как много она могла себе позволить, искушали ее, показывая разные красивые вещи.
— Загляните только к нам, прекрасная Грета, — говорил один из них с седой бородой, плутоватыми глазами и слишком румяным лицом, составлявшим резкий контраст с сединой, — мы только что получили из Венеции золотые цепочки, такие тоненькие, что их можно протянуть ниткой через игольное ушко.
Грета, улыбнувшись, сделала только знак искусителю, что зайдет попозже.
Другой кричал ей: — Сударыня, за вашу красоту я готов отдать вам даром! Пожалуйста, посмотрите только, ни у кого нет такого шелка и таких вышивок, как у меня!
Грета, не останавливаясь, шла мимо; не заглянула даже в лавки с меховыми товарами, которые она очень любила, — у нее всего было более чем достаточно. С некоторыми купцами, хорошо знавшими ее и Павла, она обменивалась приветствиями и веселыми замечаниями.
Служащие в лавках следили за ней восхищенными глазами; она умела, не показывая даже виду, что это ее занимает, выставлять свою красоту в самом выгодном свете. И изящно обутые ножки, и белая рука, украшенная множеством перстней, и нежный овал лица из-под белого легкого покрывала, и черные косы, обвивавшие голову, и стройный стан, стянутый поясом и видневшийся из-под плаща, и гибкие, молодые движения, все очаровывало зрителей. Она шла медленно, позволяя им любоваться собой.
И чем дальше она подвигалась по улице, приближаясь к ратуше, тем более увеличивалась толпа любопытных, следовавшая за ней.
Курцвурст шел впереди, с забавной торжественностью раздвигая толпу своим жезлом и очищая проход для своей госпожи.
Первый, осмелившийся прямо подойти к ней и пойти с ней рядом, был Бальцер Вурм. Она как раз проходила мимо его лавки, и он, оставив за себя своего помощника, вышел на улицу поздороваться с Гретой.
Ему тоже хотелось пригласить ее к себе.
— Хотя бы для того стоит вам зайти, прекрасная Грета, — сказал он, — чтобы взглянуть на чудесный шелк, который мне только вчера привезли. Никто еще не видел его, и ни у кого нет такого. Нет ничего на свете более мягкого и приятного на ощупь и более красивого на вид, а в платье будет иметь такой вид, как будто это царское одеяние.