Борьба за Краков (При короле Локотке)

Крашевский Юзеф Игнаций

Немец был тоже молод, он был худ и строен, носил небольшую светлую бородку; на нем не было ни железа, ни брони; только один нож у пояса. Он не имел в себе ничего рыцарского, но смотрел смело, как человек, чувствовавший свою силу и знающий, чего он хочет. Одна цепь, которая была у него на шее, превышала ценностью все вооружение чеха и его блестящие побрякушки. Кроме верхнего мехового плаща, вся его остальная одежда была из чистого шелка.

Чех и немец спорили между собой и поднимали друг друга на смех, когда вошел Мартик, статный и красивый,

но по сравнению с ними выглядевший плохо одетым и ничем не выдающимся.

Тем не менее Грета улыбнулась и ему, а оба сидевшие за столом, увидав его, сразу нахмурились. Но у Сулы было обыкновение, как бы его ни принимали, хорошо или худо, не изменять спокойного, ясного выражения своего лица и не обращать внимания на людей.

Слегка кивнув головой обоим рыцарям, он смело подошел к Грете, нарядной и красивой, как всегда. Ее спокойное, поразительно холодное, но сверкающее красотой лицо никогда не отражало ни усталости, ни печали, ни какого-либо другого чувства. Казалось, ее занимало все окружающее, но ничто не затрагивало ее души. К людям она относилась равнодушно, хотя она их дразнила, играла ими, кокетничала с каждым, никого не пропуская, и любила увеличивать число своих поклонников.

Каждый из них имел минуты заблуждения, когда ему казалось, что она к нему менее равнодушна, чем к другим, но только один Курцвурст, никогда ее не оставлявший, все видевший и ко всему прислушивавшийся, знал, как она пренебрегала людьми. Каждого она высмеивала, как только он уходил, и никто не казался ей лучше других.

Чех приходил к ней почти ежедневно, немец, по имени Бальцер Вурм, уж несколько раз делал ей предложение. К Мартику, который знал ее еще девушкой и очень ее полюбил, она относилась не хуже, но и не лучше, чем к другим.

Старый толстый мясник, дядя Павел, его первый доверенный Ганс да и множество молодежи были влюблены во вдову. После смерти мужа, убитого в какой-то свалке, человека дерзкого и смелого, родня Греты уговаривала ее вторично выйти замуж, но она только пожимала плечами и не всегда удостаивала ответом.

Может быть, ее бы и выдали насильно, но дядя Павел, хоть и не смел ни на что надеяться, приняв во внимание его возраст и родство с вдовушкою, был рад подольше попользоваться своими опекунскими правами.

Да и она, заставляя дядю во всем соглашаться с ней, не торопилась искать себе мужа. Наследница она была богатая: были у нее и земли, и дома с лавками, и деньги, и это еще больше увеличивало ее цену в глазах поклонников, но она сама выше всего ставила свою свободу. И пользовалась ею так разумно, что никто не мог сказать про нее ничего дурного, хотя она и не сторонилась людей. Курцвурст, игравший при ней роль не то слуги, не то шута, следовал за нею всюду, как за королевой.

Когда сидевшие за столом и оживленно беседовавшие гости увидели Мартика, они умышленно прервали беседу, а он, приблизившись к Грете, присел около нее на лавку и принялся вполголоса дружески беседовать с нею.

Приход его был одинаково неприятен

и немцу, и чеху. Они оба старались пересидеть один другого, чтобы остаться наедине со вдовой, потому что Курцвурст, молча сидевший в уголку, не шел в счет, а Мартик сразу смешал все их планы и надежды. Они хорошо видели, что от него не так-то легко отделаться, и особенно потому, что он пришел позже всех. Лица их сразу затуманились. Микош по долгу службы должен был идти в замок. Немец же не любил оставаться в обществе поляка. И вышло, что оба вдруг поднялись и стали прощаться. Вдова не задерживала их. Курцвурст встал тоже и, забавно гримасничая, кланялся им, размахивая длинными руками.

Мартик, глядя им вслед, когда они выходили, состроил такую забавную физиономию, что и Грета усмехнулась; очень уж он обрадовался, что избавился от них.

Но радость его продолжалась недолго; едва только он повернулся к хозяйке и начал с ней разговаривать, как у дверей послышались шаги, и показался Павел с Берега.

Он был мрачен и обливался потом несмотря на холодную погоду. Поэтому он прежде всего принялся вытирать свое круглое и лоснящееся лицо, потом, поклонившись Грете, сел на лавку.

— Что нового? — спросил Сула советника.

— Каждый день нельзя иметь ни свежего мяса, ни свежих новостей, — отвечал Павел. — Нового? Да ничего нового нет. Говорят только, что чехи думают сильно укрепиться, а еще говорят, что сюда едет из Праги наместником Павел из Паулыптына. Говорят, что он разумный человек, не такой вспыльчивый и суровый, как Боскевич.

— Ну, что там чехи! — небрежно рассмеявшись, сказал Мартик. Потом, помолчав минутку, он продолжал: — До каких же пор здесь будут чехи? Я думал, что по крайней мере в замке сядет пан Вержбента или пан Змигродский.

Он взглянул на Павла, а тот ему отвечал жестом, который означал, что до этого еще далеко.

Грета, поглядывая то на советника, то на Мартика, внимательно слушала.

— Э! — шутливо сказала она. — К весне все это будет кончено, вместе с аистами прилетят и поляки.

— Хорошо было бы, — смеясь, подхватил Мартик, — если бы чехи улетели вместе с гусями.

Павел молчал, посматривая на племянницу, которая вертела в ручках платочек и стреляла глазами то в ту, то в другую сторону, держала обоих, как на привязи.

— Пусть прелестная Грета, — заговорил Мартик, — скажет Павлу, что наш маленький князь достоин того, чтобы ему так не противились. Если мещане станут на его сторону, то он их щедро наградит. И, с другой стороны, я бы не советовал никому раздражать его и противиться.

Грета, по-видимому, вполне разделяла мнение Мартика. Белые зубки ее сверкнули в улыбке, когда она сказала:

— Этих маленьких людей всегда надо особенно бояться. Бог знает, откуда у них берется и ума, и силы больше, чем у другого большого. Сила и разум — то же, что пиво; возьмешь его, как есть — оно крепкое, а дольешь воды, сделается в полтора или в два раза больше, но уж жидкого.