Бордель на Розенштрассе
Шрифт:
Она одаряет меня комплиментом. Входит Алиса и устраивается тут же, глядя на нас. Она похожа на маленькую героиню мелодрамы, которая только что поспособствовала приМайрению родителей. Она, казалось, испытывает удовлетворение от этой сцены. Улыбаясь, я прошу ее раскурить мне сигарету. Она с радостью торопится исполнить мою просьбу. Рядом со мной она ставит пепельницу. Леди Кромах по-прежнему возлежит на моей кровати. «Что, пытаетесь меня очаровать, леди Кромах? Вы намерены втянуть и меня в свою соблазнительную игру?» — «Вот уж кто говорит без обиняков», — замечает Диана.
«Вероятно, сказывается влияние атмосферы этого места. А может быть, и связано с тем, что все мы рискуем в любую минуту быть разорванными на куски». Я снимаю пиджак, затем жилет. Алиса помогает мне раздеваться. «Я сейчас принесу шампанское», — заявляет она. Глаза леди Кромах сузились,
«Ничего особенного».
Возвращается Алиса, толкая перед собой столик с бутылками и бокалами. Она расставляет их на ночном столике, а потом свертывается клубочком возле леди Кромах. «Она, видно, так кричала, что потеряла голос».
«Я пообещал ей, что попытаюсь образумить вас, а затем рассказать ей, как все произошло». Я беру бокал с ледяным шампанским.
«Значит, сейчас вы пытаетесь образумить нас?» — интересуется леди Кромах.
«На свой манер да. Заметьте, что я не торгуюсь».
«Вы бы хотели, чтобы я отступилась от Александры?»
«Вы прекрасно знаете, что я не настолько жесток. Я ей сказал, что не буду возражать, если она будет спать с другими женщинами, при условии, что единственным представителем мужского пола, который станет делить с ней постель, буду я. Я бы хотел, однако, чтобы как было условлено, приоритет в отношениях Александры оставался за мной».
«Это, разумеется, должна решать она сама». Леди Кромах поднимает вопросительно брови, обращаясь к Александре.
Алиса отвечает тихим голоском: «Я сделаю так, как все сочтут нужным». Ее сМайренный ответ не убеждает ни меня, ни леди Диану. «Я уверена, — говорит англичанка, гладя ее по голове, — о-о, я думаю, мы скоро сможем договориться так, что это будет устраивать всех, не правда ли, господин фон Бек?» Мы пьем шампанское.
Позже я уверяю леди Кромах, что у нее красивейшее тело из всех, какие когда-либо доводилось мне видеть. Спать с ней все равно, что спать с юной девушкой-подростком с упругим телом. Редкое удовольствие. «Удовольствие, которое доставляете вы мне, не менее редкое», — отвечает она, язвительно смеясь. Я одеваюсь. Мы договариваемся о том, что сказать княгине. Я ее заверю, что ваша связь не будет продолжаться. Я дам понять, что имею возможность прибегнуть к шантажу одной или сразу обеих. Но когда я дохожу до номера княгини, то узнаю, что она исчезла. Слуга, делающий уборку на лестнице, говорит мне, что видел, как она вышла полчаса назад. Внизу Труди утверждает, что княгиня уехала в фиакре, держа в руках небольшую сумку, и не сказала, куда направляется. Облегченно вздохнув, я вновь поднимаюсь к обеим дамам.
«Она ведь гордая, — задумчиво поясняет Диана. — Но она и не упустит случая отомстить.
Я убежден в этом. Она, вероятно, замышляет расплату как ответную реакцию, уединившись в одном из пустующих отелей, находящихся недалеко от вокзала. Она, разумеется, жива и не помышляет о смерти. Я ныряю в кровать. Позже ночью я пойду спать в комнату Клары. Когда наступает утро, мы завтракаем вместе с Алисой и Дианой. Атмосфера остается несколько напряженной, пока Клара не вытаскивает свою коробочку с кокаином. На улице, на сад фрау Шметтерлинг, падают крупные хлопья снега. Алиса хлопает в ладоши. «Какое будет чудесное Рождество!»
Следующие недели на Розенштрассе были самыми счастливыми в моей жизни. Близость между Алисой, Розой, Дианой и мной росла и крепла. Любовь, которая нас связывала, постепенно принимала оттенок семейных отношений, и я с радостью брал на себя роль молодого брата, готового с воодушевлением и безоговорочно принимать участие во всех затеваемых играх. Ну как не любить подобного человека? Охваченные любовным пылом, мы почти не замечали, что нам подают за обедом все более скудную пищу или что расходы на поддержание борделя начинают серьезно сокращаться. Фрау Шметтерлинг распоряжалась нашим рационом и следила за тем, чтобы двери и окна были основательно забаррикадированы. Она вела себя уже не так по-матерински и выглядела не так уверенно, как прежде. Гостиную все чаще посещали молодые офицеры и все реже гражданские лица. Одним из таких новоиспеченных офицеров был капитан Адольф Менкен, который обосновался здесь на постоянное жительство. Бордель стал официальной телефонной станцией.
Снег скрыл раны, нанесенные городу, он смягчил очертания оборонительных укреплений и приглушил жалобы. Майренбургу угрожал голод. Германия продолжала безмолвствовать. Хольцхаммер укрепил свои позиции. Река превратилась
Только мы вчетвером пребываем лишь в том мире, где значение имеют наши отношения. Алиса, разумеется, захвачена больше остальных этой атмосферой. Мы по меньшей мере осознаем, что то, чем мы занимаемся, в конце концов окажется самоубийственным. Ей же остается только принять то, что мы сами замыслили и выбрали. Хотя наши любовные игры, причуды и обряды становились более изощренными, тщательно продуманными и фантастическими, можно еще поздравить себя с тем, что они остаются «человечными». В этом замкнувшемся в самом себе мире они кажутся именно такими, но в совсем иных обстоятельствах мы бы их рассматривали как жуткие и невыносимые. Я становлюсь женщиной среди женщин, мой запах превращается в их запах, мы меняемся одеждой, украшениями и личностью. Воспоминания о перемежающихся ярко-красных и розовых отблесках на желтоватом и сером фоне, ощущение вечного покоя, вечной чувственности, вечной жизни. Я вдыхаю запах бумаги: старой, пыльной; горьковатый запах чернил щекочет ноздри. После войны я несколько месяцев провел в Алжире, большую часть времени оставаясь запертым в доме, атмосфера которого немного напоминала ту, что царила у фрау Шметтерлинг, хотя это было более суровое место. Его посещали определенные представители французской армии. Одна из девушек, рыженькая и красивая, была по происхождению русской. Звали ее Мария. Ее родители были расстреляны большевиками, она же, едва живая, выбралась из Ялты. У нее чахотка. Ей отвели маленькую нишу, немного удаленную от того места, где мы сидели на подушках и курили гашиш. В какую-то ночь она объявила, что «сегодня это будет бесплатно, господи».
Клиенты один за другим подходили к ней. Она требовала шампанского: по бутылке для каждого мужчины. Она стояла на пороге комнаты в розовой ночной рубашке, покрытой коричневыми пятнами. Она просила их подойти ближе. По ее нежному подбородку стекала струйка крови. Кашель сотрясал хрупкие плечи и красивые маленькие груди. «Это прощальный сеанс». Но постепенно даже самые грубые солдаты начали колебаться и переглядываться в надежде, что кто-нибудь положит всему этому конец. Содержательница борделя, наполовину арабского происхождения, которая носила феску вместе с европейской одеждой, не выказывала никаких чувств, наблюдая за Марией и за клиентами, должно быть, проявляя любопытство к тому, как же будут развиваться события дальше. Солдаты брали каждый свою бутылку шампанского, входили в альков. Никто не шел с большой охотой и не задерживался там долго. Я и сегодня не могу сказать, почему они это делали: хотелось бы думать, что это происходило из уважения к девушке, которую сжигали болезнь и отчаяние. Может быть, она думала, что эти тела вдохнут в нее новые силы, а может быть, надеялась, что они помогут ей быстрее умереть. Умерла она два дня спустя, спокойно, обкурившись гашишем.
Под снегом Майренбург съежился, словно от страха и унижения. Колокола продолжали звонить, изо дня в день толпы людей заполняли чудесные церкви. Птиц в городе больше не было. Их почти всех поймали и съели. Фабрики закрылись, и все оставшиеся в городе здоровые люди собирались для защиты городских стен. Армия Хольцхаммера остановилась в каких-нибудь пяти сотнях метров от наших покинутых траншей по другую сторону еще почти нетронутого снежного поля. До нас доходили слухи о том, что немецкие и австрийские дипломаты встречались для обсуждения вопроса о судьбе Вельденштайна, но им не удалось пока прийти к компромиссному решению.