Борель. Золото (сборник)

Петров Петр Поликарпович

— Картина и картина, — шептались соседки.

— Ну, куда же там Варваре брюхатой.

— Скажи, и ухом не ведет… Другая бы утопилась.

— На то оно и учение… Стыда у них мало…

— И стыдиться-то нечего… Что Гурьян, что она — хоть куда парочка… В рамку врезать.

Татьяна Александровна коротко сказала:

— Товарищи, я считаю главным не это… Если Гурьян пожелает уйти от меня, то я не скажу ему ни слова… Я за ним не гонялась, случилось все само собой. Так же случается и со всеми вами. Такое время, что насильно любить никого не заставишь… И я, не обижаясь на брошенные здесь оскорбления, приветствую советскую законность, разбившую рабские отношения между мужчиной

и женщиной. Если люди в совместной жизни ничего общего и интересного не находят, они неизбежно перегрызутся, как цепные собаки, их нужно разъединить. Мне неприятно только одно, что мы все еще не научились отличать общего от частного. Дело идет о нашем отношении к людям, которых на днях будут судить. Вы знаете этих людей, знаете, чем был и чем стал Улентуй, а все свели на мелочи, на недостойные советских гражданок перебранки.

Сама не ожидая того, Татьяна Александровна сошла с трибуны под рвущиеся выкрики:

— Поддерживаем!

— Есть что и послушать!

— Видно твою работу!

— Не пошла с теми!

И когда лукаво улыбающийся Стуков зачитал резолюцию о применении меры наказания вредителям, зал шумно аплодировал.

Вандаловская и Катя вышли из клуба в окружении сочувствующих, отвечая на перекрестные вопросы. А когда остались одни, Татьяна Александровна взяла Катю под руку и вздохнула:

— Мало мы работаем с женщинами, и поэтому отхлестали нас… Тяжело, Катюша, казаться веселым и холодным, когда сердце болит.

— Мне за вас обидно, — все еще волновалась Катя.

— Я этого давно ожидала… Теперь разрядку сделали, но лучше бы отсюда уехать… Я думаю просить перевода на Хилган… сил нет…

— И не воображайте, Татьяна Александровна.

Глава двенадцатая

1

Были бессонные ночи, а в ночах приходили сомнения, черные, как таежные вороны. От дум уставал и затемнялся мозг, не привыкший к крутым изворотам. Были соратники, готовые на самопожертвование, но шныряли повсюду прямые и косвенные враги.

Может быть, оттого и силы Гурьяна, отличающегося выносливостью, после ранения восстанавливались медленно, и не было в директоре прежней кипучести. Это замечал сам, высиживая в квартире положенные врачами сроки. Татьяна приходила с работы поздно. Она приносила новости с производства, а после ужина садилась за пианино. Он оживлялся.

Все это для Гурьяна было новым, интересовало, рассеивало темные мысли. Но утром снова чувствовал одиночество и бесплодность уходящих дней, умножающих тоску бездельем. Плохо чувствовала себя и Татьяна Александровна. Пережитое не прошло бесследно. Сторонники Варвары не давали успокоиться. Вандаловская убеждала себя, старалась держаться ровно, невозмутимо, но это не всегда удавалось. Стала раздражительной дома и на работе. Не один раз показала Гурьяну женские слезы. Нужно было принимать меры, лечить. Гурьян не выдержал и вышел на работу. Он только теперь окончательно понял, как удачно и целесообразно кроме мастерских была расположена новая база главных производственных частей рудника. При помощи Бутова он поднялся на боковую площадку главного транспортера и крепко сжал руку помощника.

— Здорово сделано, — сказал он.

— Еще как! — поддержал Бутов.

От площадки к накрывавшемуся зданию американской фабрики лежал блещущий желтизной наклонный мост, по которому убегали два ряда сверкающих рельсов. Технические руководители готовились к пробному пуску новой дробилки. На середине моста Гурьян взглянул вниз, там лежала пропасть, выбугренная кучами шламов и эфелей. Директор ухватился за плечо Бутова.

— Что, плохо?

— Голова закружилась…

К ним подбежала Татьяна Александровна.

— А ты не смотри… Сейчас мы спустимся ниже… Вот в этот бункер будет поступать руда… Посмотри, как удобно. Сюда доходит вагонетка и прямо опрокидывается в бункер. Все построено по принципу самопрохождения руды через все пункты обработки ее. И вот эта возвышенность заменяет у нас всякие двигатели. Руда своей тяжестью давит вниз и так добирается до чанов. Одним словом, в первоначальный пункт мы засыпаем сырье, а в выходном канале получаем цинкозолото, извлеченное из пульпы. Таким образом, у нас илы и эфеля пойдут на мертвые отвалы, с ними вторично не придется возиться.

— Все это я знаю, но не так представлял…

Перед бывшими шахтерами предстала грандиозная картина. Гурьян оглянулся. Позади белой лентой падал к ним мост и на нем сверкающие рельсы.

Ему вспомнилась бегунка, поглощавшая рабочую силу на всех перевалочных пунктах. Теперь эта сила должна была освободиться от тяжелых работ.

Впереди блестели узкие челюсти дробилок «Блека» и мельница «Марси».

По транспортерам они прошли до мельницы.

— Вот через все эти машины пройдет руда вплоть до чанов, — продолжала Татьяна Александровна. — Блековская дробилка размельчает руду, как известно, до величины куриного яйца, а мельница «Марси» крошит ее до пудры. Размол производится в зависимости от величины частиц золота. Можно сделать порошок до тысячной миллиметра, то есть меньше пылины, если нужно освободить от илов самые пылеобразные частицы золота.

Гурьян все это знал, но для него, просидевшего в больнице и на квартире процесс монтажа обогатительной фабрики, теперь все казалось диковинным. Как-то по-другому, смутно он представлял соединение этих огромных частей в один величественный организм, долженствующий скоро загреметь трансмиссиями, локомотивами, огромными шестернями, валами, челюстями дробилок и всеми мелкими передачами. Ведь три года он ждал этого!

Удивление, блеснувшее в усталых глазах Гурьяна, передалось Бутову и Татьяне Александровне. Он первый сбежал по широкому лотку, разветвленному к трем чанам, глядящим в потолок помещения открытыми верхами. На дне первого чана копошился, устилая соломенные маты, главный механик Зайцев. Маты предназначались для задержки иловой массы.

— Американим, Василий Кириллович! — крикнул директор. Голос его сломался и резко зыкнул эхом в пустом пространстве чана.

Механик поднял щетинистое лицо и долго смотрел вверх, блестя очками.

Рядом с ним Антропов и рабочие закрепляли в стальном гнезде днища до блеска выточенный вертикальный вал с перивтыми горизонтальными лопастями. Вал имел наверху горизонтальный шкив и предназначался для смешивания размолотой руды в цианистом растворе.

Главный механик не скоро узнал директора, а когда поднялся наверх, широко развел руками.

— Воскресли из мертвых! Рад, очень рад, Гурьян Минеич!

— А у вас как?

Зайцев протер очки и мутными глазами глянул на входившего по лестнице Антропова.

— Как, Виктор Сергеевич? Пустим к весне?

— Кажется, да, — ответил тот.

— Ну, ну, а то нас казнят, — Гурьян оживал с каждой минутой, ощущая реальность давно взлелеянной мечты.

Они прошли к выходному каналу, где Морозов с группой столяров сколачивал выходные бункеры, по которым суждено было потечь золотому ливню в контакте с цианистым раствором. Грандиозность предстоящего извлечения золота из породы была новостью в золотопромышленности. Гурьяна это радовало, в то же время в сердце заползали незаметно темные мысли.