Борька
Шрифт:
Василич подозревал, что это сборы трав - старушка выращивала травы и у себя на огороде, да и в лес частенько наведывалась, принося оттуда целые корзины и охапки различных листьев, трав, диковинных ягод да корешков.
Всё это добро высушивалось, а после расходовалось на всяческие нужды - он даже и не знал на какие. Но куда-то оно всё девалось, и сборы с травяных грядок, да и походы за травами в лес были регулярными.
Поэтому он не удивился происходящему. Ну, поменялись и поменялись - что тут такого?
Удивился он, тому - с чем пришла
– Василич, гость мой - Нестор-пасечник, пасека у него большая - и тебе гостинец принёс.
Он известный человек, да, кроме прочего, и медовар он тоже знатный, знаменитый. Прими вот - он сказал, что новый продукт его, опытный.
Поэтому его опробовать и хочет - но он сказал, что это всё равно лучше той дряни, которой ты заливаешься.
Эта медовуха, говорит, тебе и покой принесёт, и уныние духа твоего излечит, и здоровье твое тоже поправит. Попробуй-ка ты, милый, это. Может и правда его в этом есть.
И с этими словами старуха протянула Василичу увесистую пузатую алюминиевую флягу. Он механически взял и поблагодарил за подарок.
Ему поднесли еще и рюмочку, он налил в хрусталь кристально чистый напиток, и опрокинул стопку в рот.
Василич сделал глоток.
Напиток был, конечно, чудесный, очень хороший.
В нём звенел и голос луговых цветов, и лесных трав, в этом напитке слышался шёпот ручья, проложенного ключевой водой от родника, бьющего из скалы.
В нём чарующе таяли голоса птиц, летящих где-то высоко - так высоко, что они раздавались уже с самого края небес.
Но в нём была и тишина озёр, и молчание рыб, плывущих глубоко в воде у самого дна.
Он снимал головную боль, облегчал любую тяжесть и унимал печаль. Душа переставала болеть, и устанавливалась благодатная тишина и умиротворённость. Устанавливался сложный и сбалансированный покой.
И в то же время медовуха пьянила, но пьянила она странно, не так, как обычно. Она как будто бы придавала сил и энергии. После этой медовухи хотелось строить и пахать, сажать деревья и стругать детей.
Ну, с детьми Василич как-то перебился, но занятия себе нашёл - например, натаскал воды из колодца для всяких нужд.
Он замочил всё своё бельё - чтобы оно начало стираться. Потом постирал его - грязного белья накопилось уже порядочно - повесив сушиться на верёвке, натянутой между двумя жердями во дворе.
После этого он взялся за поленницу дров, сложенных на краю двора, да и переколол их все. Получилось здорОво и даже как-то свирепо.
Нешуточно вспотев в процессе колки, он в финале присел на пень, на котором орудовал колуном, в одних трусах (а колол дрова он именно так), вздохнул, вытер пот, и пошёл мыться в баню - баню он начал протапливать загодя.
Так и прошёл весь остаток дня.
Попарившись в бане, он почти моментально повалился и уснул как ребёнок.
Надо сказать, что эту медовуху Василич пытался пить долго (по крайней мере, старался это сделать) - экономил, как мог, растягивал удовольствие.
Но фляги всё равно хватило только на три дня.
И вот это уже было ударом под дых.
Неделю Василич ходил трезвый и злой. Но время шло, а ничего само собой не менялось - становилось само собой ясно, что что-то надо было делать.
Первое, что он сделал - это пришёл к бабаньке с вопросом - "Как бы ещё медовухи этой достать?" - но она не знала ответа на этот вопрос.
– Это ведь редкий ГОСТЬ, заходит очень нечасто. Он появляется, когда сам этого хочет, так же и уходит. Да и где его искать - я не знаю. Так что, помощи в его поисках я оказать не смогу тебе, Василич. Ищи его ещё как-нибудь.
Дальше было так...
Он прошёл по деревне, и расспросил всех немногочисленных жителей о странном медоваре. Но никто ничего о нём не знал - вроде что-то и слышали о чудесном напитке, прекрасной волшебной медовухе - однако ничего конкретно сказать ничего не могли.
Ни "кто", ни "где", ни "как найти" - ни-че-го.
Василич искал-искал, под конец уже чуть ли не землю рыл, да бил копытом - но его поиски никаких результатов не дали. А выпить хотелось - он стал искать что-то другое.
Один его знакомый алкаш Димон, из другой деревни, сказал, что есть поблизости пара самогонщиков, у которых что-нибудь можно спросить.
Через пару дней он принес бутыль некой жидкости. Выглядел этот напиток, конечно, не очень, да и пах специфично, но, судя по всему, делать было нечего
Димон рассказал, что смог найти только это. При этом божился и клялся, что сам это попробовал, и ничего с ним уже не случилось.
– Поэтому - сказал он - надо брать (так сказать) то, что дают. А если уж потом что-то получше и найдётся - то это же очень естественно. Это мы и называем - сказал он, подняв корявый палец вверх - это мы и называем "ЭВОЛЮЦИЕЙ".
После этого Василич и Димон налили по полстакана и выпили. Как и ожидалось, ничего хорошего этот напиток не сулил. Было в нём что-то этакое - что-то нечеловеческое.
По крайней мере, грусть и хандра нападали вполне маниакального характера. Вспоминались какие-то грустные и неприятные вещи, всё внутри как-то слабело.
Светлые и искристые воспоминания тускнели, покрывались патиной. И выплывала беспросветная муть настоящего, и ещё более безотрадное будущее - будущее, не сулившее ничего хорошего, и даже ещё большие страдания и тоску.
Именно поэтому посиделок никаких устраивать и не хотелось. Ведь молчаливое созерцание безысходности никому не было способно принести удовольствия, а уж Василичу тем более.