Бородино
Шрифт:
Боялся этого и сверхпатриот Ростопчин, который еще в войну 1807 г. писал доклады об опасности распространения слухов об освобождении крестьян. Цену «патриотизма» Ростопчина, забрасывавшего Москву своими пошлыми, мнимо залихватскими «афишами», Кутузов очень хорошо мог оценить, когда Ростопчин обманул его, не прислав и не организовав ополчение в тех размерах, как категорически это обещал, и даже не прислав вовремя, шанцевого инструмента. После низкой клеветы и наглой брани, которыми осыпал впоследствии Кутузова Ростопчин в доносах своих царю и в устных разговорах с теми, кто желал его слушать, Кутузов перестал принимать его и постарался вскоре от него отделаться.
Чтобы уже покончить с этим вопросом о вреде делу национальной обороны, причиняемом двором и крепостническими элементами дворянства, заметим, что патриотизм и ненависть к врагу, люто разбойничавшему на всем протяжении наступления, особенно от Смоленска, предупредили бы, несомненно, уже сами по себе всероссийское общее восстание крестьянства против
Нет, крепостническое русское дворянство имело бы еще основание бояться былого «революционного» генерала, разрушавшего феодальный режим и освобождавшего крестьян в завоевываемой им Европе, но на Россию напал уже не тот молодой генерал Бонапарт, который 13 вандемьера 1795 г. расстрелял на парижских улицах пушечными залпами монархистов, восставших против республики, а государь «божьей милостью», вроде его тестя, австрийского императора. Он хвалился, что желает и может разговаривать о политике с царями, а не с простым народом, не с чернью. Маршал Сен-Сир, знавший, как круто изменились политические взгляды императора, пишет в своих воспоминаниях, что в Литве кое-где крестьяне зашевелились и стали выгонять своих помещиков из усадеб. Но «Наполеон, верный своей новой системе,стал защищать помещиков от их крестьян, вернул помещиков в их усадьбы, откуда они были изгнаны, и дал своих солдат для охраны от крепостных». Такова была «новая система» Наполеона после коронации и «миропомазания».
Русские крестьяне своим непогрешимым национальным чутьем разобрали, что Кутузов ведет их сражаться против чужеземного захватчика, разорителя страны. поджигателя и убийцы, пришедшего вовсе не для того, .чтобы снять с них крепостные цепи, но чтобы еще наложить на них вдобавок новые тяжкие оковы национального порабощения под пятой завоевателя.
Настроение, дух армия, внутреннее сознание правоты, убеждение, что дерешься и отдаешь жизнь за правое дело,-все это было налицо в русских войсках, я все это заставляло забывать о летающей вокруг смерти и биться с изумительным, сказочным героизмом против наглого захватчика и жестокого насильника.
Но всех этих чувств и вдохновляющих бойца мыслей не было и не могло быть в армии Наполеона. Когда-то такие мысли и настроения были и во французской армии, когда под Жемаппом, под Вальми, под Флерюсом французский солдат защищал свою революционную родину против полчищ первой коалиции реакционных феодально-дворянских монархических держав континента, соединившихся с английскими торгашами, биржевиками, негроторговцами, чтобы задушить французскую республику и восстановить в покоренной Франции павший старый режим. Но давно окончились революционные войны, и на самом поле Бородинского сражения былые революционные военные гимны вспоминались во французской армии лишь с характерной иронией, как нечто фальшивое, устарелое и уже никому не нужное 10. Военный диктатор буржуазной Франции вел своих солдат на убой во имя непонятных им целей завоевания экономического верховенства, территориального расширения и укрепления всеевропейского владычества. Их вел самодержавный монарх, задушивший французскую революцию и преследовавший всякое напоминание о ней. Солдатская преданность полководцу не могла заменить во французских частях наполеоновской армии былой революционный порыв. Об иноплеменниках, пригнанных Наполеоном в Россию (а они составляли большинство), и говорить нечего. Для них Наполеон был иноземным завоевателем и притеснителем.
Очень немногие в Европе перед началом вторжения Наполеона в Россию верили в возможность для русских избежать полного и скорого поражения, и те, кто все-таки не отчаивался в России, возлагали свои надежды прежде всего на возможность подальше откладывать момент решительного сражения. В фонде Зимнего дворца, перешедшем теперь в Исторический архив (в настоящее время этот фонд хранится в Центральном государственном архиве Октябрьской революции (ЦГАОР).
– Ред.), находится характерное письмо швейцарского республиканца Лагарпа, воспитателя Александра I, к своему бывшему ученику: «…я надеюсь, государь, что Вы в состоянии противостоять грозе… Сделайте популярным (popularisez) Ваше дело, государь, и Вы найдете новых Пожарских, новых Сухоруких, если Вы сами не отречетесь от себя, если Вы найдете патриотических, энергичных и храбрых советников, истинных русских, девизом которых станет: победитьили погибнуть» 11 .Лагарп предвидит первые успехи завоевателя и его
Но если Бородинское сражение не было сразу понято царем и многими угождавшими ему царедворцами, то оно понято было армией и русским народом, а прежде всего замечательным русским стратегом, сломившим в этот день хребет наполеоновской армии, - самим Кутузовым.
Имеющиеся документы позволяют проследить если и не во всех желательных подробностях, то все же довольно характерные мгновения предбородинских дней. Вот что писал Кутузов царю о позиции при Бородине, на которой он окончательно остановился 21 августа (2 сентября): «Доношу вашему императорскому величеству, что позиция, в которой я остановился при деревне Бородине в 12 верстах впереди Можайска, одна из наилучших, какую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить посредством искусства.
Желательно, чтоб неприятель атаковал нас в сей позиции; в таком случае имею я большую надежду к победе; но ежели он, найдя мою позицию крепкою, маневрировать будет по дорогам, ведущим к Москве, тогда должен буду. идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся. Касательно неприятеля, приметно уже несколько дней, что он стал чрезвычайно осторожен, и когда двигается вперед, то сие, так сказать, ощупью» 12.
Уже после составления диспозиции, Кутузов, объезжая позицию, остановился на мысли создать особую сильную группировку, куда должен был войти почти весь 3-й пехотный корпус и более 11 тыс. ополченцев. Кутузов, очень бережно вообще относившийся к резервной артиллерии, решил при этом выделить из главного резерва артиллерии 60 орудий (в действительности с 3-м пехотным корпусом было отправлено только 18 орудий.
– Ред.) и усилить ими артиллерию 3-го пехотного корпуса, что показывает, какое значение придавал он этой создаваемой им группировке, непредвиденной еще при составлении диспозиции.
Зачем же была эта группировка создана? Кутузов совершенно ясно и точно сообщил о том обоим главнокомандующим: Барклаю и Багратиону. Приказав расположить эти особо выделенные силы к югу от флешей, близ Утицы, у Старой Смоленской дороги в 1 1/2приблизительно километрах от правильно предполагаемого Кутузовым центра предстоящей борьбы за левый фланг, Кутузов замыслил сделать из нее «засаду», укрыв ее настолько, что французы о ней не могли знать. Эти силы, по мысли Кутузова, должны были внезапно явиться у флешей, когда уже атакующие французские соединения, истощаясь от своих повторных, и мало успешных Нападений, начнут выдыхаться. Тогда неожиданное появление этого отряда, скрытого в «засаде», могло бы оказать решающее влияние и отбросить окончательно французов от флешей.
Но Кутузов не знал того, что вслед за ним русскую позицию попозже объезжал и Беннигсен, который, ничего не поняв в замысле Кутузова, и именно поэтому нисколько ему не сочувствуя, приказал вывести 3-й корпус из прикрытого кустарниками и отчасти лесом места, куда его поместил Кутузов, и поставил его так, что о внезапности нападения уже речи быть не могло. Но об этом будет сказано подробно в другом месте.
Недавно в общей характеристике Кутузова я отметил, что Кутузов, задолго до Наполеона, высказывал мысль об опасности, а часто и совершенной необходимости прибегать к обходным движениям, причем обходящий всегда должен помнить, что в то время как он обходит противника, тот сам может его обойти 13. Кутузов предвидел опасность обхода своей позиции с юга, от Утицы по Старой Смоленской дороге. И, организуя скрытую от Наполеона «засаду» из войск Тучкова 1-го в кустарниках и лесу, он имел в виду не только внезапное нападение этих войск на французов, атакующих Багратионовы флеши, но и возможность вовремя парировать попытку французов, подкрепив Понятовского более или менее крупными силами, обойти русскую позицию. Но кутузовское руководство боем было таково, что после отбитых восьми одна за другой атак (а иные по две почти одновременно) на Багратионовы флеши для французов уже речи быть не могло ни о каких обходах с юга.