Бородино
Шрифт:
Тяжелая ночная работа уже к концу 1 часа в ночь с 23-го на 24-е была окончена. Русские рабочие-саперы вообще не знали в двенадцатом году, что означает усталость. В течение нескольких часов Кутузов лично наблюдал тут рабочих-сапер. Их приходилось не подгонять, а сдерживать. Настало утро, а к полудню уже стал подходить отряд, назначенный для обороны только что оконченного укрепления. Тотчас же неприятель ожесточенно его атаковал. Весь день 24 августа шел отчанный бой за овладение редутом. Потери русских не были для них неожиданными, ведь только что созданное укрепление и не предполагалось отстаивать любыми жертвами,- а французы были в недоумении. Адъютант за адъютантом подлетали на взмыленных конях к Наполеону, сообщая об усиливавшихся с каждым часом потерях. В полукилометре от Шевардина русские гренадеры встретили спешивший на помощь французам полк и почти полностью его истребили, взяв семь орудий.
Русская малочисленная тут артиллерия (три орудия в редуте и девять с правой его стороны) успешно прицельной стрельбой опустошала ряды неприятеля. Выполнив свое назначение, защитники
Уже в первых жесточайших боях за мешавший Наполеону сблизиться непосредственно с главными силами русской армии Шевардинский редут (23 и 24 августа - 4 и 5 сентября) русские войска показали, как они понимают кутузовскую активную оборону. У русских в шевардинском бою было почти в четыре раза меньше пехоты, чем у французов (меньше 8 тысяч против сначала 30, а потом, к концу второго дня, 35 тысяч, приблизительно, человек, пехоты, считая подброшенные Наполеоном подкрепления). Конница Наполеона была почти в три раза сильнее, артиллерии у русских было уже в первый день: в пять раз меньше, чем у Наполеона, а к концу это соотношение сил еще более изменилось в пользу французов.
И все-таки русские отошли только к вечеру 24 августа (5 сентября), когда Кутузов нашел ненужным уже тут давать генеральное сражение и решил оттянуть силы Багратиона, оборонявшего Шевардинский редут, несколько восточное, где и решено было укрепить левый фланг. «Сколько взято русских пленных?» - настойчиво спрашивал Наполеон подъезжавших к нему от Шевардина адъютантов и 24 августа. «Русские в плен не сдаются, ваше величество»,- получал он все тот же неизменный ответ. Явное волнение и раздражение императора были весьма понятны; Кутузов, выбравший эту позицию, Багратион, ее два дня со своим небольшим отрядом защищавший, русские солдаты, устлавшие своими и французскими телами поле боя,- все это указывало Наполеону, чем будет предстоящий генеральный бой, если даже первый подступ к главным кутузовским силам дается с такими усилиями, с таким кровопролитием и без победы, потому что отход был ни в малейшей степени не вынужденным и все попытки нападения на отходящих были вполне успешно отбиваемы Багратионом.
Полтора суток отделяют отход Багратиона от Шевардина вечером 24 августа от рассвета дня 26 августа (7 сентября) 1812 г., когда начался великий Бородинский бой, и начался он нападением громадных сил французской армии на созданные в короткий срок полевые укрепления на левом фланге русского боевого расположения, на те флеши, которые получили в истории название Багратионовых по имени героя, их защищавшего и на них кончившего в этот день свое славное поприще. Одновременно (даже несколько ранее) начался бой на правом фланге нападением на село Бородино.
Кутузов знал, кому поручить оборону того пункта, куда, по совершенно правильному его предвиденью, должен был последовать один из первых и наиболее решительных ударов Наполеона. Командовавший на левом фланге Багратион, герой Измаила, герой Шенграбена, задержавший в свое время, во исполнение приказа Кутузова, в ноябре 1805 г., с отрядом в 6-6 1/2тысяч человек, французов, у которых было в 4-4 1/2раза больше сил, отстаивал победоносно флеши от самых неистовых, повторных атак лучших наполеоновских маршалов. Стоит только вдуматься в повторные ответы Наполеона своим маршалам, подъезжавшим к императору лично и посылавшим к нему своих адъютантов с просьбой, даже, точнее сказать, с просьбами двинуть на флеши императорскую гвардию. Наполеон отвечал, что он не может рисковать своим главным резервом. Другими словами: борьба за флеши, овладение флешами, нападения на отходивших от флешей русских истребили такое чудовищное количество отборных французских войск, что и маршалы и еще больше отказавший им Наполеон явно увидели, до какой степени невыгодно вконец положить тут же, на одном только этом участке боевого фронта все лучшие силы, без которых нельзя будет целесообразно использовать конечную победу, даже если и удастся ее одержать. С рассвета почти до 11 1/2часов шедшие яростные атаки французов на флеши, не приводившие к результату, несмотря на все жертвы, сами по себе могли приводить врага в смущение, но смущало и то обстоятельство, что ведь и последнее дело на флешах, именно то, где получил свое (оказавшееся впоследствии смертельным) ранение Багратион, было грозным штыковым наступательным ударом. «Ходить в палаши», ходить в штыки, врукопашную, после всего пережитого в первые шесть часов боя, под огнем уже не двухсот, как в начале боя, а четырехсот французских орудий - все это уже само по себе обнаруживало, каким героическим духом движимы были в этот страшный и навеки славный день русские войска.
Первая большая атака Багратионовых флешей при самом деятельном участии артиллерии была открыта генералом Компаном в 6-6 1/4часов утра, причем русские были поддержаны артиллерийским огнем гвардейских егерей, которые хоть был.и вытеснены еще в пятом часу утра из деревни Бородино подавляюще превосходящими силами вице-короля Евгения, но, перейдя в полном порядке через р. Колочу, были тут усилены еще двумя егерскими полками и помогали своей артиллерией громить войска Компана и мешать им в атаке флешей. Компан был отброшен. Но, оправившись и получив подкрепление, Компан (в восьмом часу утра) снова послал в атаку бригаду своей дивизии, не участвовавшую в первой атаке и поэтому еще совсем не потрепанную. Но русские встретили эту вторую атаку таким усиленным огнем, что вскоре и эта бригада была расстроена и остановилась у леса. Тут тяжело раненного Компана унесли с поля сражения, а начальство над бригадой принял сам корпусной командир маршал Даву, примчавшийся на место. Ему удалось возобновить бой и ворваться в южную флешь после кровопролитного боя. Лошадь Даву была убита, сам маршал, контуженный и оглушенный, упал и был придавлен убитой под ним лошадью. И солдаты и командный состав в первый момент убеждены были, что маршал Даву, потерявший сознание, убит, и именно так немедленно было доложено Наполеону. Император приказал немедленно Мюрату стать во главе атакующих и снова штурмовать южную флешь, откуда французы были в это время выброшены русской контратакой. Маршалу Нею велено было всеми силами поддерживать Мюрата, который вызвал к себе также корпус герцога д`Абрантеса (Жюно). К месту боя спешили еще и новые силы. Получив такие подкрепления, Мюрат (с согласия оправившегося от контузии маршала Даву) приказал снова идти в атаку. Эта третья атака была гораздо более яростной, чем все предыдущие. Следя с возвышенности за непрерывно притекающими к месту боя неприятельскими войсками, Багратион не терял ни минуты и стягивал к флешам буквально все силы, которыми располагал по праву как начальник 2-й армии, и даже те, которыми по праву вовсе не располагал. Прославившая себя 27-я дивизия Неверовского (т. е. то, что от нее осталось после Смоленска, и то, чем она была пополнена после Смоленска), а также гренадерская дивизия М. С. Воронцова были немедленно брошены в огонь.
К югу от атакуемой южной флеши, у деревни Утицы, стоял генерал Тучков 1-й со своим 3-м корпусом. Багратион приказал Тучкову, которому приказывать он не имел права, потому что Тучков подчинен был Барклаю, чтобы тот немедленно, прислал ему на помощь дивизию Коновницына. Тучков послал. Но, конечно, этого было мало против громадной армии и притом лучших, отборных сил, брошенных на флеши Наполеоном.
У Тучкова 1-го, когда Кутузов распорядился поставить его на крайней южной оконечности левого фланга, были под командой следующие силы: 3-й пехотный корпус, 6 донских казачьих полков и 7 тысяч ополченцев. Но Тучков не по своей вине не мог оказать в тот момент Багратиону всей помощи, какую хотел бы.
Выше, где говорилось о распоряжениях Кутузова при объезде им расположения русских войск 25 августа (6 сентября), было уже отмечено, что Беннигсен самовольно (и даже не уведомив главнокомандующего) отменил приказ Кутузова о «засаде».
Яркий свет на всю эту историю бросают записки Щербинина вместе с некоторыми другими Материалами Военно-ученого архива главного штаба, изданными В. Харкевичем в 1900 г. Оказывается, что только в начале 1813 г., за два месяца до смерти, Кутузов узнал, как поступил с ним и с Тучковым 1-м граф Беннигсен, так усердно, заметим кстати, старавшийся очернить светлое имя Кутузова и при жизни и, особенно, после смерти великого фельдмаршала. Вот что поведал Щербинин. После осмотра бородинской позиции Кутузов возымел намерение поставить часть войска «скрытно от неприятеля» позади левого фланга. «Когда неприятель… употребит в дело последние резервы свои на левый фланг Багратиона, то я пущу ему скрытое войско во фланг и тыл»,-таковы были точные слова Кутузова. Когда посланный Кутузовым инженерный капитан донес, что местность чрезвычайно благоприятствует этому плану, то 3-й корпус (Тучкова 1-го) и московское ополчение были поставлены Кутузовым в этой «засаде». Объезжая позицию 25 августа (6 сентября), накануне битвы Беннигсен вдруг отменил все сделанное по приказу Кутузова, да еще отменил «с досадой». И Тучков вышел из «засады» и выдвинул свой 3-й корпус к егерской бригаде, отделявшей левый фланг от утицкого леса. Щербинин, бывший при этом, убежден был, что Беннигсен совершает свой поступок с разрешения главнокомандующего. Но обнаружилось (к сожалению, слишком поздно), что Кутузов понятия не имел об этой неслыханной дерзости и самоуправстве Беннигсена.
Лишь в феврале 1813 г. в Калише, в главной квартире Кутузова, Щербинин в случайной беседе с Толем спросил Толя, почему Кутузов тогда переменил свой план относительно засады на левом фланге Бородинского лагеря. Щербинин рассказал все, и «изумленный» Толь сейчас же бросился к Кутузову, который и узнал тогда впервые обо всем. «Можно представить себе,- пишет Щербинин,- как во время Бородинского сражения Кутузов, полагавший Тучкова в скрытом месте, удивлен был известием, что Тучков сделался предметом и скоро жертвою первого натиска французов. На бедного Тучкова пало даже подозрение в главной квартире, что он не умел держаться». Его корпус сражался с 10-тысячным корпусом Понятовского, а сам он был убит наповал, и поэтому свалить на него все вины стало легко.
Вся вредоносность этого самоуправства Беннигсена выяснилась лишь впоследствии, когда из попавших в руки русских бумаг маршала Бертье выяснилось, что если бы Тучков со своим 3-м корпусом и ополчением явился, как рассчитывал Кутузов, к концу боя за Семеновское, «то появление этого скрытого отряда, по плану Кутузова, а во фланге и тылу неприятеля при окончании битвы было бы для неприятеля гибельно. И этому воспрепятствовало непростительное распоряжение Беннигсена» 19. Щербинин, кроме того, увлекшись, настаивает, что корпус Тучкова и вообще, «поставленный Беннигсеном в невозможность сражаться по невыгодности местоположения сделался совершенно бесполезен». Щербинин тут выражается совсем неосновательно о «совершенной бесполезности»: своим отрядом в три с небольшим тысячи человек регулярных войск Тучков все-таки, во-первых, долго сдерживал 10-тысячный корпус Понятовского и вел героическую борьбу за Утицкий курган и, во-вторых, препятствовал неприятелю совершить обход русского левого крыла.