Бородинское поле
Шрифт:
– А рабочие, сынок, всегда были умными и мудрыми. И
многие наркомы вышли из рабочих. А ты давно с дедушкой не
виделся?
– Да уже больше месяца. Мы сходим. Бабушка все плачет.
– И запнулся. Он знал, о ком плачет бабушка.
– Конечно, сходим. Пешочком, - предложил Глеб. -
Пройдем всю улицу Горького, потом по Ленинградскому шоссе.
Как? Не возражаешь?
Сын молча согласился.
Центральная артерия столицы, самая широкая и
нарядная, показалась Глебу какой-то не совсем знакомой и
привычной. На ней не было беспечно гуляющих. На лицах
людей, в их быстрой, торопливой походке чувствовались
озабоченность и напряжение. Часто встречались военные
патрули. Огромные витрины магазинов заложены мешками с
песком. На доме рядом с телеграфом огромный плакат -
"Родина-мать зовет!". Плакат впечатляет. Они остановились у
– Тверского бульвара, где тогда возвышался всегда задумчивый
бронзовый Пушкин. Постояли несколько минут.
– А ведь могут и его, как Тимирязева, бомбой ушибить, -
сказал Глеб, вспомнив рассказ зятя.
– А что с Тимирязевым?
– Святослав не знал о бомбе у
Никитских ворот.
– Бомбили. И повредили. Олег Борисович рассказывал, -
пояснил Глеб.
– Он тебе понравился, Олег Борисович?
– Да как будто ничего. Мы виделись накоротке. А ты что о
нем думаешь?
– полюбопытствовал Глеб. Замужество сестры,
ее судьба не были для него безразличны.
– Не люблю я его, - после продолжительной паузы
ответил Святослав.
– Твоя любовь необязательна. Важно, чтоб они друг друга
любили, - заметил Глеб и поймал себя на мысли, что он
разговаривает с сыном по-мужски, как равный. Ответ сына
заинтересовал его, и он спросил: - Чем же он тебе не
нравится?
– Какой-то он хрупкий и тихий.
– Но ведь Варя тоже хрупкая.
– Тетя Варя другое дело, она женщина. Она красивая.
– Да и Олег Борисович недурен. Все при нем. А что тихий
– это от характера. И кажется, в уме ему не откажешь.
На Пушкинской площади в кинотеатре "Центральный"
шел "Чапаев". Святослав как-то весь встрепенулся, в глазах
вспыхнули огоньки восторга, и этот восторг прозвучал в его
голосе:
– Смотри, папа, "Чапаев"!
Больше не нужно было никаких слов: отец понял его,
понял желание сына, предложил:
– Ну так что, посмотрим?
– Давай, - обрадованно согласился Святослав.
На Верхнюю Масловку пришли изрядно
проголодавшиеся. Дома была одна мать; заждалась.
Накормила скромным, но вкусным обедом. Потом сидели
втроем, разговаривали, поджидая
начало смеркаться, когда приехала Варя. Усталая, с глазами,
излучающими тихий и добрый огонек, обняла племянника,
поцеловала, поразилась:
– Как ты вырос, дружок. Дед говорит, что быть тебе
генералом. Я не возражаю. Был адмирал Макаров, пусть будет
и генерал.
Деда Святослав так и не дождался: Трофим Иванович
вернутся с завода в одиннадцать часов. Много работы. Завод
перестраивается на выпуск военной продукции.
Глеб проводил сына до самого училища. Обнялись на
прощание.
– Свидимся ли?..
– дрогнувшим голосом сказал отец.
– Я
знаю, сынок, ты не трус. Об одном прошу: попадешь на фронт
– не теряй голову. Не горячись. Хладнокровие и выдержка - вот
главные качества бойца. Подставить голову под пулю врага -
дело плевое. Для этого не надо ни ума, ни геройства. Любой
дурак сумеет. А надо перехитрить врага, победить и самому в
живых остаться.
Домой возвращался Глеб с растревоженным сердцем.
Дома встретил отца и за разговорами как будто успокоился,
отвлекся от нелепого предчувствия, угомонилась душа. Но
ненадолго. Как только легли спать и погасили свеч, в голову
опять полезли гнетущие думы. Ему вдруг захотелось
рассказать жене и дочурке, какой у них Славка, пусть бы и они
разделили его гордость и радость. И тут он понял, что никогда
им уже ни о чем не расскажет, и они - ни Нина, ни маленькая
Наточка - никогда больше не узнают ничего ни о Славке, ни о
нем - Глебе Макарове, ничего и никогда. От сознания этого
становилось жутко, он пытался не думать, забыться, но не
было сил. И сон не приходил. Тогда он осторожно встал,
оделся, вышел во двор и час, а может, и больше сидел на
скамеечке под старым вязом, ожидая сигнала воздушной
тревоги. По-прежнему светила луна, было тихо и тепло, как в
июле. Дворничиха тетя Настя узнала его, подошла,
поздоровалась:
– Не спится, Трофимович?
– Что-то сегодня спокойно в небе, - вместо ответа сказал
Глеб.
– Или запаздывает. .
– Нет, теперь уже не прилетит. Боится. Вчерась слышали
сообщение: троих сбили и к Москве не пропустили.
В голосе ее звучала завидная уверенность. Глеб
вспомнил - мать вчера сказывала, что у Насти сын погиб на
фронте, ожидал, что дворничиха заговорит о сыне, поделится
своим горем. Но нет, не заговорила. И от этой мысли