Боярин. Князь Рязанский. Книга 1
Шрифт:
— Шуба с меня, Михась. За стрельбу. Сёдня принесут. Горшки завтра с тебя, — сам обещал. А за сто пищалей и за сбрую с оружием казна заплатит. Ты не так богат, чтобы такие дары делать. Приготовь возы. Много денег повезёшь.
— Три воза хватит?
— А за скоко отдашь?
— За каждый пищаль, как за коня княжеского, панцирь конника — пол коня, сабля — треть.
— Побойся Бога, Князь, — засмеялся Василий. — Дерёшь, как липу. Голым оставишь.
— Не захотел так взять — плати цену. Я еще заряды не посчитал. Торговаться будем? Я накину…
— Ну ты… Ухарь-купец. Так и быть, сговорились.
Иван Васильевич сидел в моём кабинете за письменным столом, глубоко задумавшись. На столе лежал один из моих мечей. Взгляд Ивана не отрывался от клинка. Он что-то шептал, шевеля губами.
— Ты что, Иван Васильевич?
— Я, таким как ты, не буду никогда.
Я засмеялся:
— Обязательно будешь. И даже умнее. Ты будешь самым лучшим правителем Руси. «Я так вижу…», — сказал я с кавказским акцентом.
Это получилось так смешно, что князь не выдержал, и фыркнув, рассмеялся.
— Повтори ещё… как ты…
— «Я так вижу…» — повторил я, вертикально подняв указательный палец правой руки, и подмигнув.
Иван смеялся, согнувшись в поясе. Потом, вытерев слёзы, сказал:
— Можешь ты как-то так сказать, что сразу легко становится.
— А ты не грузи себя проблемами. Плюй на них. Делай, как надо, и будь что будет.
— Хорошие слова. Сам придумал?
— Не помню… Нет, наверное.
— Я, что сидел думал, Михась…
— Ну?
— Ты вот про церковь говорил, про их споры… Но ведь у них основной спор о том, Бог или не Бог Исус? Как его разрешить? Знаешь?
— Нет, не знаю.
— Ну вот…
— И никто не знает. И они не знают. И никогда не узнают. Так зачем об этом спорить? Христос был? Был. Об этом все говорят, даже Магомед. А Бог он или не Бог, одному Богу известно. Церковь должна быть единая. Пусть молятся Христу, как хотят. Не захотят молиться вместе, пусть молятся по очереди. Но в одном храме, чтобы не разделялся народ и семьи: братья, сёстры. Сколько людей — столько мнений. Кто-то солнцу молится. Это что, плохо?
— Нет, наверное. И я солнышку, быват, молюсь.
— Вот. Вера в Бога должна быть человеколюбивой, а не гнобить иноверцев. Как только священник сказал, «убий» — он не верит ни в какого Бога, тем паче в Христа, пусть не врёт.
— А против врага? Против татар? Возлюби врага…
— Попы должны молиться за землю нашу и жизнь воев наших, а не за смерть врагов. Коли наши вои победят и будут живы, то… можно и врага возлюбить.
Мы засмеялись.
— Я понял, — сказал Иван.
Я уже устал, но Иван всё не уходил, и не уходил. Всё спрашивал, и спрашивал. Я терпеливо рассуждал, иногда давая ему самому приходить к нужному мне выводу.
Заложив поутру краеугольный камень в фундамент своего жилища, я выехал в Калинки. Потеплело. Кони весело бежали, втягивая воздух и фыркая, тоже радуясь солнышку.
Староста на мой крик открыл ворота скоро, словно ждал. А открыв, упал в ноги.
— Благодетель приехал. «Слава тебе Боже Правый, за доброту твою», — пробормотал он и перекрестился.
— Валяться будешь, или пойдёшь показывать завод?
— Пошли, родимый… Пошли, Сокол…
— Дед, уволю.
— Чегой то?
— От службы отлучу, если дурь нести будешь.
— Не вели…
— Уволю!
— Понял-понял. Пошли, князь. — Дед мелкими шагами побежал впереди меня и моих дружинников. Накатанная и утоптанная дорога привела к небольшому замёрзшему пруду с печами. Возле каждой печи был пристроен сарай, а не далеко от дороги навес с готовыми кирпичами. Кирпичей было много.
— Как торговлишка?
— Как пирожки горячие в ярморочный день, слава Богу.
— Вот и ладно. Ты дед не держи обиду на меня за строгость мою, но я по делу, ты понимаешь?
— Бог с тобой, Князь, какие обиды на тебя, благодете… — он запнулся.
Я засмеялся:
— Тебя звать то как, по имени и отчеству?
— Семён Ильич.
Я спешился.
— Ну вот, Семён Ильич, благодарю тебя за работу добрую. Держи тебе мой подарок.
Я свистнул Гриньку, взял у него завернутый в дорогой бабий платок самовар, и передал деду.
Тот развернул платок, увидел блеснувший солнцем пузатый самовар, обомлел, захлебнулся воздухом и… из глаз его потекли слёзы. И он снова упал на колени.
«Эк их…» — сглотнул слезу и я.
— Ты, что, Ильич? — Поднял я старика, и обнял. — Я тебе за такую работу три таких самовара должен. И жонке твоей плат возьми.
Дед стоял, чуть отвернувшись, и утирал рукавицей глаза.
— Вот барина Бог дал… До слёз довёл, — сказал он, и улыбнулся.
Улыбнулся и я.
— Ни чо, дедко, слёзы без горя — радость. Бывай. — И я поехал дальше.
Глава шестая
Проехав ещё в сторону Рязани, я свернул свой отряд на окольную дорогу, а потом развернул назад, в сторону Твери и Великого Новгорода. Знать, что я поехал туда, а не в Рязань, никому не следовало.
Я стоял в общей толпе работных и крестьян перед собором и истово молился, бия земные поклоны. В храме шла праздничная служба, и он был заполнен знатью. Простому люду места в храме не хватило. Зазвонили колокола. Служба закончилась. Из храма повалил народ. Увидя нужную мне личность, я пробрался сквозь толпу.
— Прёшь куда, голодранец, — махнул на меня рукой он, но встретившись со мной взглядом, вздрогнул и опустил руку.
— Ты ли, князь? — Спросил он шёпотом.