Боярыня
Шрифт:
Голоса совсем исчезли, толстенные стены поглотили их. Это был тайный ход, скрытый от глаз хотя бы условно, потому что дверь в стене можно было рассмотреть без особых усилий. Осилив пять ступеней, я сообразила, что крутизна лестницы и теснота коридорчика — не причуда архитектора, а сознательный замысел. Вероятно, такой же, как и в любом оборонительном сооружении: легко атаковать противника сверху, невозможно теснить снизу, а значит, там, куда я иду, настоящая крепость.
После восьмой ступени я потеряла им счет. Я любила старинные строения, я с радостью пробежала по стене Новгородского кремля с ее невероятными перепадами и умопомрачительной крутизной лестниц, но я не была тогда беременной на последних сроках. Сейчас, дойдя до площадочки, на которой еле смогла развернуться со своим животом, я негромко, но очень отчетливо рассмеялась своим увлечениям…
В прежней жизни?..
— Ай, что ты, матушка? — с любопытством спросила Наталья. — Что радости-то тебе? Как жить-то будешь без боярина-батюшки?
«Недолго, я полагаю, я буду жить, и болезненно», — мрачно подумала я, но сказала другое:
— До боярина как-то жила?
— Да как жила, матушка? В голоде да холоде? Как тебя привезли-то сюда, ты все рыдала, — свеча мелькнула, я провалилась в темноту, не успела испугаться, свет появился снова. Если эта идиотка еще раз так шарахнется, я перестану видеть, куда мне наступать. — Боярин-то батюшка тебя шелками-золотом одарил. Баловал-пестовал.
Неудивительно. Я, наверное, совсем еще девчонка, а он старик по меркам этих веков.
— Любил он тебя, худую да бледную, да и ты его любила, — выдала Наталья, и я чуть не промахнулась, ставя ногу на ступеньку.
— Любила?.. — вырвалось у меня. — Черт, дура криворукая, не смей убирать свечу! — раздраженно пропыхтела я, потому что Наталья опять дернула рукой и свет перестал попадать на лестницу, но из-за моего тяжелого дыхания, к счастью, мои слова она не расслышала, кроме первого.
— Дай руку-то, матушка, — скомандовала она. — А то не любила? Ай, матушка! — И она втащила меня на очередную площадочку. Сколько их меня еще ждет? — Как к боярину-то батюшке прильнешь, так сердечко и заколотится! Как же без него теперь, ай, сироты мы, сироты-ы-ы!
— Не ной! — прошипела я ей прямо в лицо, и Наталья испуганно осеклась. Света было достаточно, чтобы я могла свою спутницу рассмотреть: молодая еще, не больше двадцати пяти лет. Кто она здесь? Ключница, горничная? — Если я боярина любила, как же ты считаешь, что я могла его убить?
— Ты? — Свеча дрогнула в опасной близости от моей головы, и я, спохватившись, сдернула накидку и с наслаждением, хотя и не без труда, пропихнула руку себе за спину и швырнула ткань вниз, на лестницу. — Да что ты, матушка-кормилица, куда тебе, хилой да слабосильной!
— И ты меня поэтому в приказ сдать готова, — я просунула руку обратно и отвела от своей головы свечу. Пятеро, или сколько вас тут, если вы есть, дайте мне сил разобраться с логикой этой женщины!
— Дай тебе Милостивая от бремени самой разрешиться, — сокрушенно сказала Наталья. — Боярин-батюшка тебя взял, потому что ты рода древнего, а вон оно как обернулось-то…
Она развернулась и начала подниматься, я за ней. Где-то впереди был свет, что означало — конец моим мукам, но только лестничному этапу. Что дальше — черт знает. Пытки и казнь. И вряд ли кто примет во внимание слова хотя бы той же Натальи, что я физически не могла нанести такой удар, и сомнительно, что она вообще даст показания.
— Тут рука другая была, верная да сильная, — рассудительно заметила Наталья, будто прочитав мои мысли.
— Скажи об этом, — посоветовала я. Ступенька, еще одна. Когда виден конец пути, немного легче. — Вот пойди и скажи.
— Ай, матушка, мое ли сие дело? То приказной дьяк разберется.
Вот дрянь. Но ничего неожиданного. Наталья дошла уже до верхней площадки, подождала, пока я взберусь туда же, и я не чувствовала под собой ног, лицо заливал пот, ребенок недовольно вертелся. Прости, милый, я спасаю себя и тебя. Как могу, а могу плохо…
Слышались негромкие женские голоса. Я зажмурилась от показавшегося мне ярким после тьмы лестницы света, затем обстоятельно осмотрелась.
Комната была пуста и намного больше, чем те, которые мне довелось увидеть в этом доме. Стол, покрытый красной с золотом тяжелой тканью, стены уже не каменные, а деревянные, один стул резной, другой в плане изысков скромнее, но спинка и сиденье обшиты тканью, внизу мягкая приступочка; окна такие же серые, мутные, как и в кабинетике, но их много… три, шесть; возле стола и вдоль стен широкие лавки, тоже накрытые красной тканью. И здесь было прохладнее, чем внизу, но я сочла это благом. Меня мутило от духоты и пить все еще хотелось.
Наталья по-хозяйски прошла в соседнюю комнату, голоса стихли, я, делая шаг, другой, третий, поняла вдруг, откуда пошло выражение «плыла лебедем». Никакого воспитания или романтики старины, самая обычная тяжесть. Одежда моя весила несколько килограммов, в этом у меня уже не осталось сомнений, рука, которой я придерживала юбки, ныла, будто я протащила набитые пакеты от магазина до двери квартиры, трудно даже быстро повернуться, и беременность тут ни при чем.
Девушки вскочили и поклонились вошедшей мне — все, кроме одной. Она так и осталась сидеть возле прялки — красивая, с толстенной светлой косой, голова ее была повязана широкой красной лентой. Вторая девушка, точная копия первой, с такой же косой и лентой, махнула более скромно одетым девицам, они, повинуясь, стайкой проскочили в очередную низкую дверь, и я услышала, как по лестнице застучали их каблучки.
Проклятье. Кто эти две одинаковые девушки?
— Батюшка мертв? — спросила та, которая сидела, а ее близняшка повернулась ко мне и всхлипнула.
— Я его не убивала, — честно сказала я и вдруг подумала, что я не могу так уверенно утверждать. Мне кажется, что это не я, но кто знает, на что эта я способна? — Сесть мне… куда-нибудь.
Это была рабочая комната — такая же просторная, как предыдущая, но еще более холодная, и вдоль множества окон стояли покрытые неизменной красной тканью столы с сундуками, рядом — прялки, скамья и на ней уже доводившая меня до нервного тика красная ткань. Сесть мне было решительно некуда, но Наталья подтащила меня прямо к сидящей девушке и чуть не насильно пристроила на низкую скамью.
Да, я худовата, с усмешкой подумала я, ткань бесит своей расцветкой, но не смягчает деревяшку.
— Посиди, передохни, матушка, — Наталья чему-то поморщилась, я поняла, что она опять смотрит на мою голову, и предусмотрительно махнула на нее рукой. Нет, я не могла как следует размахнуться для удара, рукава тяжелые и жесткие, спадают так, что взять что-либо и то сложно без должной привычки. — Пойду соберу тебе все, а Анна приведет тебя после.
Стоящая девушка коротко кивнула. Сидящая же отвернулась, выпустила из рук пряжу. Анна наклонилась, поймала веретено, подумала, положила на стол.