Боярышня Дуняша
Шрифт:
изрекла она.
— Надо, — хмыкнул Пётр Яковлевич.
— Я не могу так представить, — пошла на попятную Дуня. — Вот будут перед глазами пять
колес, тогда…
— А железная лента? — не отставал от неё боярич.
— Надо рисовать.
Дуняша уже не рада была своему озарению. У неё в голове вспыхнула идея, состоящая из
цепочки слов: трактор-гусеница-вездеход, а потом всё свелось к креслу. Она готова была
подарить миру эту идею, но только не детализировать её.
Пётр
— Иди к девицам и рисуй, — велел он, делая вид, что не видит вытянувшегося лица девочки.
— Я вообще-то…
— Делай, чего сказано! — прикрикнул он на неё и, скрывая усмешку, проводил взглядом
пыхтящую от возмущения гостью.
Как только она скрылась за дверью женской половины дома, крикнул первого попавшегося
дворового:
— Скажи Матрёне, чтобы подала в девичью сладостей, а Дуньке с собой пряников
приготовила. Пусть побалует свою сестренку.
В конце недели после воскресной службы отец Варфоломей сообщил, что настоятельница
Таисия отошла в мир иной. Для девочек это было полной неожиданностью, так как дед сказал
им, что отдарится за них, а они могут жить спокойно. Милослава знала, что игуменья слегла, но
не думала, что там всё серьёзно. А теперь не знала, что чувствует. Она готовилась к битве за
дочерей, к сложным переговорам и откупу, большим неприятностям… Слезы потекли сами
собой и молилась она не только за себя и свою семью, но и за душу Таисии.
Еремей огладил бороду, поблагодарил отца Варфоломея за вести, сказал положенные случаю
слова. Поморщился, глядя на Милославу, ринувшуюся ставить свечку за упокой игуменьи и
тяжело вздохнул. Ему предстояло кое-что сделать.
На следующий день Еремей поехал по монастырям делать вклады и заручаться подмогой, чтобы в женском монастыре настоятельницей стала родственница Милославы. И ведь всё
получилось! Правда, та не поблагодарила за радение, а вынудила обещать ей, что летом Дуняша
распишет гостевую трапезную в монастыре.
ГЛАВА 12.
— Не хочу в кремль ехать, — вздохнула Маша, когда её вновь туда позвали. — У Кошкиных
весело. Анна с Глафирой хоть и первейшие боярышни, но не чинятся передо мной.
— Ещё бы им чинится! — фыркнула Дуня, оторвавшись от очередного гениального чертежа.
— Мы им столько всего интересного показали! Пока им есть чего из нас выжимать, так они не
будут чиниться, а потом… — Дуня с сожалением махнула рукой, показывая, что Маша сама
должна понимать.
Мария понимала. Её теперь зазывали в лучшие дома на посиделки, но радушие первых
боярышень Москвы тяготило. Не все умели
это коробило нежную душу Маши. Но зато она получала бесценный жизненный опыт.
— Дуняш, бросила бы ты это подвижное кресло! Бояричу оно не пригодится. Он просто
дразнит тебя…
— Дело принципа! Коваль попросил уточнить рисунок тех деталей, из которых состоит моя
железная лента для колесиков.
— Она ж тяжёлая будет! Ты сама говорила, — напомнила Маша.
— Ну да, человеку не хватит силы заставить двигаться всю эту… эту хрень.
Маша прыснула и зажала рот рукой.
— Так зачем же ты продолжаешь рисовать?
— Ну, интересно же, — лукаво улыбнулась Дуняша. — Завтра мастер Петра Яковлевича
принесет кресло с обычными колесами и будем пробовать его в действии. И пусть сразу же
будет готов чертеж другого варианта. Я его назвала «вездеход»!
— Так уж вездеход?
— А что? Для сухой дороги у нас есть колеса, для снега — полозья, а для грязи будет
гусеница!
— Ой, Дуня! Ты такая выдумщица! А ногу Петру Яковлевичу сделали?
Дуняша спешно постучала по столу, отгоняя злых духов, и кивнула.
— Пятая уже. Там шнурков-ремешков видимо-невидимо, но зато она легкая и удобная.
Девочка развернулась к сестре и начала объяснять о подвижных частях, имитирующих
действия суставов, но быстро скатилась на жалобы о том, как ей пришлось настаивать на том, что не надо копировать полностью форму ноги, а стоит обратить внимание на расположение
костей человека.
— Так Пётр Яковлевич теперь сможет на коня сесть?
— Конечно! А ради чего я старалась? — удивилась сестра.
— Всё одно жалко его…
— Чего жалеть? — вскинулась Дуня.
Она была уверена, что не случись с молодым видным бояричем беды, то стал бы он одним из
многих, а так у него появилась цель, обновился круг знакомых, изменились ценности. Он стал
чувствительнее к бедам и боли других, а это редкое для московского боярина качество.
— Девушки шепчутся, — Маша передернула плечиками и состроила грустную мордашку, чтобы было понятно, что дело касается несчастной любви.
Но Дуняша не заинтересовалась, наоборот, отвела взгляд и сделала вид, что продолжает
заниматься созданием трафарета для коваля. Маша с удивлением посмотрела на неё, потом
пригляделась и подскочила:
— Дунька, признавайся, что натворила!
— Я?!
Мария возвышалась над ней, сверкая глазами, и Дунечка вынуждена была признаться:
— Не я.
— А кто?
— Неизвестный доброжелатель.
Маша в упор смотрела на сестру и застонала, опускаясь в кресло.