Бойцы анархии
Шрифт:
И в этот волнующий миг «Лендкрузер» громко и красочно взорвался!
В Голливуде взрывают и получше, но то в кино, а тут какая ни крути, а реальность. Резко хлопнуло, громыхнуло. Крыша джипа вздулась на глазах, как будто салон надули воздухом, машина превратилась в луноход, а затем порвалась так, словно луноход был картонный. Сноп огня взметнулся в небо, полетели металлические части обшивки, черным дымом окутало окрестности…
Взрывная волна обрушилась на наш автомобиль – благо я уже успел нажать на тормоз. Тяжелая машина встала на дыбы, развернулась на девяносто градусов… и свалилась. Слава богу, на свои же колеса. Никто не пострадал, не считая привычных ссадин. Меня всегда умиляло, когда в кино герой, уносимый взрывной волной, долго не валяется, вычищает
Нам крупно повезло, что мы не покидали машину. Все тупо смотрели, как рассеивается дым и шмякаются оземь искореженные части машины.
– Сильная заява… – сглотнув слюну, пробормотал коротышка.
– Кило два тротила, не меньше, – оценила на глазок Виола. – Хотя не удивлюсь, если будет больше…
– Б-бба-ббах… – натужившись, изверг из горла потрясенный Парамон, и мы втроем изумленно на него уставились. Большой прогресс – еще пара таких внезапных событий, и наш ущербный друг научится говорить.
Я не стал бы выходить из машины. Проигрывать нужно уметь достойно. Но Степан настоял, что мы должны это сделать. Мы спрыгнули с подножки и осторожно приблизились к месту «катастрофы». Машину разметало на клочки, а вместе с ней – довольно сложную аппаратуру, людей… Мы бродили среди искореженных рессор, скрученных спиралью ходовых, развалившегося двигателя, раскроенных ошметков армированного кузова. Валялись куски человеческих тел, погнутый руль, к которому намертво приклеилась оторванная кисть. Степан издал торжествующий вопль, схватил с земли и показал нам измятую, но почему-то не взорвавшуюся банку говяжьей тушенки. Кинулся куда-то в сторону, нашел еще что-то, потом еще. Проблему завтрака, а то и обеда мы, кажется, решили.
Я вопросительно посмотрел в небо. Небо, по обыкновению, было чистым, лазурным, с легкими примесями перистых облачков.
– Бога высматриваешь? – спросила Виола.
– Спутник, – огрызнулся я.
– Ага, пролетит он тебе, крылышками помашет. Ты хоть понимаешь, что тут произошло?
– Да не тупой… Картинка со спутника – или еще откуда-то – ушла куда надо; оператор оценил ситуацию, как критическую, и отправил радиосигнал на детонатор. А мужики-то не знали, что у них под ногами такая штуковина…
– Обычная мера предосторожности, – пожала плечами Виола. – Всякое может случиться. Не любят эти парни пускать события на самотек. Ездят, высматривают, вынюхивают, составляют отчеты начальству – короче, делают то, на что подписались, и понятия не имеют, что их тачки заминированы…
Она смотрела на меня как-то странно. Необычно. Очень глубоко и проникновенно. Как нормальная женщина. Я уже начал забывать, что когда-то эта девка была подругой главаря банды, а стало быть, по определению не имела ничего общего с активистами правозащитного движения.
– Ну, что, Михаил, мы уже расширили свой кругозор? – ехидно поинтересовалась она. – Узнали все, что хотели узнать? Можем ехать? Кстати, должна тебя предупредить, что со спутника, возможно, на нас с интересом смотрят…
– Да подождите вы, торопыги, – ворчал Степан, роясь в окровавленной земле, – тут палка сервелата, кажется, завалялась…
Утренние события не стали предтечей чего-то более ужасного. Предчувствия пока помалкивали. Мы решили больше не останавливаться. Банда Точеного подтерлась – ее достойных членов мы больше не встречали. Лягушачья долина предъявляла нам свои красоты. Дорога вилась серпантинной змейкой меж лесистых холмов, а потом вдруг вырвалась на «оперативный» простор. Узкая равнина, а над ней с обеих сторон – зубастые каменные бастионы, увенчанные шапками ельника. Мелькнуло Косогорово – деревенька на берегу красивого озера. Возможно, показалось, что из нескольких труб вился дымок. «Нет, не показалось, – жарко спорил Степан, – там точно кто-то баньку топил». Изменения в окружающих реалиях становились видны невооруженным глазом. Навстречу пылила подвода, запряженная парой кляч. Расстояние между нами сокращалось. Мы видели, как двое крепких мужиков, стегая лошадей, уводили подводу, груженную мешками, с дороги. Засели за ней, выставив автоматы Калашникова. Даже смешно. Воевать с нашим «монстром» – то же самое, что идти на «Тополь-М» с ножиком «Викторинокс». Ножик, конечно, качественный, но… Наше чудо инженерной мысли пронеслось мимо этих сельских вояк без остановки, вздымая клубы пыли. Мы видели, как мужики, недоуменно переглядываясь, вышли из укрытия на середину дороги, смотря нам вслед. «Рисковые ребята», – одобрительно заметила Виола.
Мы ехали мимо концлагеря, в котором я провел три года назад пару незабываемых «отпускных» недель. Сердце взволнованно застучало – памяти ведь не прикажешь… Забор и вышки стояли на месте – ничего им не делалось. С высоты холма просматривались ряды бараков. Это было странно – концлагерь, судя по всему, сохранился в первозданном виде. По обочине бежали люди в рваных одеждах, взбирались на косогор и чесали в сторону ограды. Их было человек пятнадцать. Когда мы подъехали ближе, сердце снова напомнило о себе. В период моего «отбытия» контингент на восемьдесят процентов составляли невольники с физическими отклонениями. Их забирали в Каратай из специальных клиник, разбросанных по России. Микро– и макроцефалы, больные с деформированными конечностями и туловищами, дауны, олигофрены, обладатели неизлечимых физических расстройств. Большинство из тех, что бежали от нашего «монстра» под защиту «родных» стен, именно таковыми и являлись. Многие из них хромали, волочили ноги, передвигались боком; у кого-то были изуродованы головы, искривлены тела. Но странно, среди них практически не было бородатых или любителей длинных шевелюр. Бритые черепа, короткие стрижки. Они не производили впечатления одичавших людей, озабоченных лишь поисками пропитания. Приоткрылась калитка в воротах, люди стали просачиваться внутрь, не создавая толкотни. А на вышку уже карабкалась какая-то ловкая обезьяна, развернула пулемет и направила в нашу сторону. Крупнокалиберный, насторожился я…
– Руль держи! – крикнул я Виоле и высунулся по пояс из люка.
Мы практически поравнялись с концлагерем. Кто-то взлетал на вторую вышку, срывал с пулемета брезентовый чехол.
– Эй, не стреляйте! – завопил я. – Мы вас не тронем! Мы мирные!
А чтобы подкрепить свои слова делом, я поднял руки над головой, скрестил их и зачем-то растопырил пальцы. Не знаю, что это означало (возможно, оленя), но пулеметчики не стали стрелять, хотя их стволы вели нас, пока мы ехали мимо ограды.
– Да уж… – констатировал я, вваливаясь обратно в салон. – Белого флага катастрофически не хватает. Хотя бы белой тряпки.
– Держу пари, во всем Каратае не осталось ни одной белой тряпки, – фыркнул коротышка.
– А может, без белого флага обойдемся? – покосилась на меня Виола. – Он, вообще-то, означает капитуляцию, а не то, что мы не собираемся никого убивать.
Грозный вид нашей «машинки» явно не понравился местным жителям. Я обернулся. Концлагерь таял в полуденной дымке, спускался пулеметчик с вышки, открылись ворота, выходили жертвы врожденных патологий. Все, что я видел, плохо укладывалось в голове. Получалось, что узники концлагеря после того, как воцарились безвластие и хаос, не разбежались? Хотя кто их знает; возможно, перебили охрану и подались на все четыре. Но факт, что основная масса их потом вернулась и продолжала жить в концлагере. Ну, что ж, в этом не было особой странности. Как им выжить в лесах – поодиночке, без оружия, истощенным, больным? А если за глухими стенами, да под чутким руководством какого-нибудь опытного организатора… Чем не коммуна? На поиски еды – толпой, отбиваться от агрессора – тоже толпой. И зимой не так уж плохо – бараки худо-бедно отапливаются от примостившейся за конторой кочегарки.
Чудны же дела твои…
Мы ехали мимо конопляных делянок, где когда-то трудились рабы. Каннабис кустился сочной массой – он не реагировал на анархию и беспорядки. В дурман-траве копошились по пояс обнаженные невнятные фигуры. Услышав рев мотора, люди суетились, куда-то бежали, расхватывали оружие.
– Давайте остановимся! – возбудилась Виола. – Ненадолго. Я договорюсь с ними…
– Вот уж дудки! – взревел я. – Зачем тебе конопля, дура? Тебя уже и героин не пробивает! Подохнешь в расцвете лет… Даже не проси! Костьми ляжем, а наркоту ты у нас не получишь!