Божье око (сборник)
Шрифт:
Но я не хочу возвращаться. Там, на рыночной площади, какой-то скандалист тараторил в прошлый раз насчет наших Двоюродных со звезд. Двоюродные на этих островах еще не появлялись в таком числе, чтобы стоило замечать, и я ручаюсь, что этот тип ни одного сам не видел. От трескотни этого балабола у меня голова стала раскалываться. Знал бы он, что Двоюродные обо всех нас думают так, как обо мне - та тетка, что спросила, не слепой ли я. Варварами они нес считают. И дураками, потому что мы называем магией то, что они делают, а на самом деле это называется наука. А еще они, бывает,
Нет толку из-за этого переживать. Пора идти на рынок, посмотреть, не даст ли кто-нибудь работу проклятому иностранцу - канавы чистить, быть может.
Но я сижу, и голова раскалывается от жары и голода, и поглупела эта голова до того, что ничего не способна придумать. И еще дайн проходит, я сижу на месте, и солнце высоко стоит в небе, выгоревшем до цвета селедона, Не то сон, не то явь.
Кажется, придется начать распродавать снаряжение - стать на путь к голодной смерти.
Я открываю глаза и вижу корабль, идущий ко мне по глубокому зеленому морю. У него красные глаза с фиолетовыми ободками и паруса фиолетовые; издали виден там человек, одетый в черную одежду из одного куска ткани. Кто-то из Двоюродных, на носу стоит. В рубке горит свет, звездная магия, будто третий глаз, слепой и белый. Здесь, на островах, когда увидишь Двоюродных, они с богатыми и сильными.
А что этот Двоюродный подумает, если я заговорю на его языке? Я только несколько фраз помню. «Привет», «Меня зовут», и еще запомнилось от уроков их языка: «У мужа и жены Ларкиных трое детей, мальчик и две девочки». Хватит ли у Двоюродного любопытства, чтобы взять меня на борт? Вспомнить долг, которым обязаны Двоюродные моему роду и помочь мне вернуться на материк?
Корабль причаливает, трое гильдейцев и Двоюродный сходят на берег и идут по набережной. Южане всегда пялятся на иностранцев, но на Двоюродного пялятся вдвойне, и кто их может за это осудить? Этот Двоюродный - женщина, волосы у нее непокрыты, одета она как мужчина, но выглядит совсем не как мужчина, и близко нет. Меня это развлекает. Южанки прикрывают рты вуалями и останавливаются поглазеть.
Она идет по набережной, тщательно сохраняя безразличие. Это я могу понять: что еще делать, если день за днем на тебя все пялятся? Притворись, что не замечаешь.
Она высокая, выше меня,, но Двоюродные всегда высокие, а у меня рост маловат для мужчины. Она глядит прямо на меня, а я в этот момент случайно улыбнулся. И расстояние между нами примерно в человеческий рост. У нее светлые глаза.
– Привет!
– говорю я на торговом языке Двоюродных. Слово просто выскочило само.
Она останавливается, как теленок стабоса от захлестнувшего аркана.
– Привет, - говорит она на том же языке. Гильдейцы цепенеют от ужаса, двое в красном, один в зеленом, все со щетиной на бритых головах.
– Ты знаешь лингву?
– Чуть-чуть, - отвечаю я.
Тут она что-то тарахтит, спрашивает: «Где та-та та-та та».
Я пожимаю плечами, роюсь в памяти. Уроки по лингве были жизнь тому назад, я почти ничего не помню. Приходят на память слова, которые я на тех уроках часто говорил:
– Не понимаю. Я очень плохо говорю
– Где ты учился?
– спрашивает она на сухри, языке южан.
– В космопорте?
– Северней.
Не слишком четкий ответ. Я уже жалею, что заговорил. Быть проклятым иностранцем само по себе противно, еще противнее быть зрелищем. И голова болит, и усталость от трехдневного недоедания.
– Ты в порту работал?
– спрашивает она, нащупывая почву.
– Нет, - отвечаю я и ничего не добавляю.
Она хмурится. И как лодка перед шквалом, меняет галс. Она говорит на моем языке, языке моей родины.
– Как тебя зовут?
– Эту фразу она произносит осторожно и неуверенно.
– Яхан, - отвечаю я наиболее распространенным мужским именем у северян.
– А тебя?
– спрашиваю я, не обращая внимания на ее любезность.
– Сулия, - говорит она.
– Яхан - из какого рода?
– Мой род весь мертв. Яхан без рода.
Но она качает головой и говорит на сухри:
– Прости, я не понимаю, Я очень мало знаю крерианский. Как ты назвал свое имя?
– Яхан Скарлин, - говорю я и на своем языке добавляю: - Пошла вон.
Я устал от нее, от всего, от голода.
Она не слушает, а слушала бы, так не поняла бы.
– Скарлин, - говорит она.
– Я думала, из Скарлина все…
– . Мертвы, - говорю я.
– Спасибо тебе, Двоюродная. Мне приятно, что ты сохранила имя моего рода.
Это на сухри получается неуклюже. Язык южан не приспособлен для иронии.
– Сулия Двоюродная, - говорит почтительно один из гильдейцев, - нас ждут.
Она отмахивается.
– Я знаю о том поселке в Скарлине, - говорит она.
– Ты мальчик из миссии. У тебя есть образование. Почему ты не работаешь в порту?
– И не живу в гетто?
– Вернулось слово из ее торговой лингвы.
– С прочими туземцами?
– Разве вот такая жизнь лучше, чем работа с техникой?
– спрашивает она.
Лучше бидонвиля, думаю я, где хижины теснятся друг к другу, а над головой ревут звездолеты, так что зубы болят, а тарелки стучат на полках.
Я смотрю на нее, она на меня. Я ищу слова лингвы, но это было очень давно» и я плохо соображаю.
– Уходи, -.говорю я на сухри.
– Тебя ждут.
Она колеблется, но гильдеец не задумывается ни на секунду. Он делает шаг вперед и бьет меня по голове наотмашь - за неуважение. Я ученый, знаю, что сдачи давать нельзя. О Хет, бедная моя голова! Сволочной народ - южане, понятие гражданского достоинства у них и не ночевало.
Сбитый с ног, я лежу тихо, почти уткнувшись носом в камни, гадая, будет ли он еще меня бить, нюхая пыль, морскую соль и собственный запах - из всего этого самый противный.
Он наклоняется, и я жду нового удара; все мысли отлетели далеко. Но это не он, это она. ' 1- Что ты тут делаешь?
– спрашивает она. Наверное, она хочет спросить, как я сюда попал, но я действительно начинаю думать: а что я тут делаю? Ищу работу. Пытаюсь выбраться домой. Но дома давно нет, и вообще не было.