Божественное вмешательство
Шрифт:
Девушка снова заиграла, выгибаясь в дугу теперь напротив меня. Конечно же, я не смог выплеснуть содержимое своей чаши так точно, как это сделал Пирр. Хоть и очень старался. Мое движение не получилось столь стремительным и по большей мере вино пролилось на внутреннюю сторону бедра девушки. Тем не менее, туника осталась незапятнанной, и гости наградили аплодисментами и меня.
Позже я узнал, что мы играли в коттаб (соревнование на меткость). А сейчас, не скрою, прелестные формы гетеры, ее непосредственность и выставленные напоказ гениталии, смоченные сладким вином, пробудили мое воображение
Пирр схватил гетеру за руку и повалил на стол. Нисколько не смущаясь присутствия других мужчин, он с гордостью продемонстрировал вздыбившийся член и, под дружное гиканье и одобрительные крики, раздвинув девушке ноги, набросился на нее.
Я вижу слезы в ее глазах и закушенную нижнюю губу, чувствую, наверное, жалость к ней и отвращение к здешним нравам, уже не помышляя о женщине, ищу взглядом Сервия.
Декурион похотливым взглядом следит за другими девушками, вбегающими в зал. Едва успеваю схватить его за предплечье. Горячий умбриец уже наметил жертву и подобно горному орлу вот-вот начнет преследовать одну из бегущих гетер.
— Постой, Сервий. Сейчас не время для утех. Пока до нас никому нет дела, выслушай меня.
Он глубоко вздохнул, но все же нашел в себе силы подчиниться.
— Я весь во внимании, бренн, — отвечает, все еще поглядывая на загорающуюся огнями страсти вакханалию.
— Пойдем на воздух. Нам не мешает отвлечься. Ведь ты знаешь, что мстительный Бритомарий напал на легионы Мариуса Мастамы.
— Да, бренн, и сделал он это по твоему приказу, — говорит с укором, смотрит снисходительно.
Выходим на улицу, но и тут праздник в разгаре. Став за телегу, чудом свободную от совокупляющихся греков или лукан, я отвечаю, не скрывая раздражения:
— Я приказал ему атаковать тусков, если они предпримут атаку на Пирра или его воинов!
— Не злись, бренн, я понимаю это, а поймут ли так твой приказ другие, известно только Богам. Ведь ты приказал Бритомарию атаковать, если туски выйдут из лагеря. Он так и сделал.
— Если ты понимаешь, то догони Мариуса и объясни, как все было. Я не хочу стать врагом Этрурии!
— Мне отправляться прямо сейчас? — бросает полный тоски взгляд то на одну, то на другую парочку. — Прямо сейчас?
— Да, Сервий. И если ты сможешь уладить это дело, то обещаю тебе столько женщин, что после того, как ты справишься с ними, по крайней мере, на некоторое время к этому занятию потеряешь интерес наверняка.
— Я научился терпеть. И не сомневайся, все сделаю. Думаю, Мастама и так все понял. Ведь вы с ним друзья?
— Мы были друзьями. Это так. Надеюсь, останемся ими, — не знаю, что еще можно сказать Сервию на дорожку, но сам я почему-то себе не верю.
Глава 38
Почти неделю я провел в обществе Пирра и, к сожалению, впечатления о нем изменились не в лучшую сторону. Эпирский царь не утруждал себя размышлениями, но искренне мнил себя великим. Напившись вина, он снова и снова заводил разговор об Александре Великом только для того, чтобы кто-нибудь из его придворных начал с подобострастием вещать, что сам эпирский Пирр из всех царей и диадохов единственный похож на Александра!
Потеряв в столкновении с тяжелой кавалерией галлов фессалийскую конницу, он за все время нашего знакомства так и не поинтересовался, каким образом одержана победа, за счет какого преимущества. На мои вопросы, тем не менее, он отвечал с радостью, вспоминая славные победы, смакуя воспоминания с огромным удовольствием.
Однажды он мне сказал: "Вы галлы воюете либо за свои жизни, либо за золото. Но ни то, ни другое еще никого не сделало известным среди всех народов. И через сто лет никто не вспомнит имен живших когда-то и пировавших на золоте".
С другой стороны, мне без труда удалось склонить его к действиям, которые я, в свою очередь, тщательно планировал. Пирр счел разумным подождать вестей из Этрурии, а чтобы ожидание не было праздным, он согласился укрепить греческие полисы так, как он это сделал в Таренте. Понтий по нашему плану согласился играть роль угрозы для несговорчивых греков. И надо заметить, что луканы всегда воспринимались греками, жившими на юге Италии, именно так.
Я согласился поддержать Пирра, когда тот отправится на Сицилию. С началом лета я пообещал ему отплыть из порта в Анции и высадиться на севере острова. Сам Пирр намеревался погрузить армию в Таренте и высадиться у Сиракуз.
Пирр попросил моего разрешения на усиление его армии сенонами Бритомария, и я с удовольствием согласился. Кормить сенонов до начала кампании в Сицилии было бы накладно, да и перевозка всадников на остров влетела бы мне в копеечку.
В вопросе женитьбы Пирр проявил настойчивость и упрямство. Он заявил, что если туски станут препятствовать его свадьбе, то он не станет дорожить миром с Этрурией.
Мне пришлось пообещать ему, что улажу этот вопрос.
Распрощавшись с Пирром, мы вернулись в гостеприимную Капую. Среди моих дружинников нашлись весьма предприимчивые люди. И мне удалось с их помощью нанять в Неаполе грузовое судно, а в Капуе я познакомился с корсиканскими капитанами, которые на двух триремах согласились конвоировать груз к Генуе.
Около пятисот килограмм золота тайно, малыми частями, я разместил с заказами в ювелирных мастерских Капуи. Торквесы и браслеты из этого золота позже станут наградой для дружины за эту военную кампанию. Остальные трофеи от Варена личная сотня Вуделя перевозила на себе в Неаполь около недели, а Хоэль с сотней щитоносцев охранял корабль.
Судно, на котором я рассчитывал доставить золото в Геную, полностью соответствовал этой цели. Небольшое одномачтовое грузоподъемностью до 30 тонн вряд ли обратит на себя внимание. Корсиканские триремы по договору должны принять на борт по сотне моих воинов и сопровождать грузовой корабль в некотором отдалении.
К началу мая эта миссия успешно завершилась. Я без происшествий приплыл в Геную, уставший невероятно от бытовых неудобств и качки. Но когда увидел, что мои планы заполучить свой флот уже осуществились, усталость как рукой сняло. Афросиб заслужил похвалу. Генуя за последний год прилично расстроилась. На причалах у верфи я насчитал тридцать две триремы и шесть квинквирем. Нечто огромное еще стояло на стапелях, и Афросиб гордо назвал это — гексерой.