Божественные игры

Edelweiss Amina

В моей палате по-прежнему пусто, и на этот раз меня это несколько разочаровывает, ведь за время своего выздоровления я практически ни с кем не разговаривал. Я сажусь на край кровати, мельком окинув взглядом смятую постель. Возвращаться к унылому созерцанию потолка совершенно не хочется. Впрочем, гнетущая тишина, надёжно хранимая толстыми стенами, и без того подталкивает к размышлениям. Но мрачные думы всё-таки не успевают завладеть моим сознанием: в комнату, осторожно приоткрыв дверь, на случай если я сплю, робко заглядывает Аннабет.

–

Привет, - улыбается она и, потоптавшись немного у входа, проходит внутрь.
– Мне сказали, к тебе уже можно.

– Привет!
– я удивлён так же, как и обрадован визитом Аннабет.

Она садится со мной рядом и, скинув обувь, по-простому забирается с ногами на кровать. Я украдкой всматриваюсь в её лицо. Оно ещё хранит отпечатки перенесённых испытаний, но теперь Аннабет опрятно одета и причёсана, и если не обращать внимания на некоторые мелочи, вроде так и не исчезнувших теней под глазами, то можно представить, будто ничего и не было. Хотя… кого я хочу обмануть?

– Как ты?

Аннабет пожимает плечами, и я лучше, чем кто-либо, понимаю её состояние.

– Во всяком случае, это я первая пришла к тебе, - с намёком на шутку говорит девушка, но её взгляд остаётся серьёзным.

В покоях воцаряется тишина. Не такая, когда нечего сказать, а такая, когда всё ясно и без слов.

– До сих пор не могу поверить… - я на несколько секунд прячу лицо в ладонях и качаю головой.

– Как один долгий кошмарный сон, правда?
– понизив голос почти до шёпота, участливо делится Аннабет.

– Да уж… - неохотно соглашаюсь я и, желая сменить тему, спрашиваю: - Какие новости за эти дни?

– Я почти не выходила, поэтому не много могу рассказать тебе. Лагерь живёт своей прежней жизнью. А так… Когда мы полностью оклемаемся, состоится церемония нашего награждения. Так бывает после каждых Игр…

– Постараюсь подольше притворяться немощным.

– Не думаю, что ты будешь этому рад, - улыбается Аннабет.
– Там за дверями столпилась целая армия прислужников. Они бы и сейчас тебе надоедали, если бы я не приказала не мешать нам. Отныне наше слово - закон, - добавляет она, вставая.
– Но не надейся, что таким образом ты сможешь избавиться от их заботы.

Попрощавшись, Аннабет уходит, и в самом деле впустив после себя толпу обеспокоенных сатиров и нимф, тут же начавших суетиться вокруг меня. Впрочем, их излишнюю тревогу можно понять. Они здесь для того, чтобы как можно скорее вернуть выжившим трибутам прежний вид, чтобы все видели здоровых, полных сил победителей, довольных своим успехом, а не измученных калек. Иначе кислые лица триумфаторов вменяются в вину не тем, кто устраивает такие зверские Игры, а тем, кто должен выхаживать бывших трибутов. С провинившимися здесь не церемонятся.

Пока я пребывал мыслями не в этой комнате, мне не сильно досаждали, видимо, боясь, как бы я окончательно не замкнулся в себе. Но теперь, судя по всему, мне придётся сполна

ощутить их опеку. Передо мной ставят раскладной стол, достаточно широкий для того, чтобы вместить на себе все принесённые блюда. Аппетитные запахи заставляют меня вспомнить о голоде. Я мало ел в последнее время, не говоря уже о днях, проведённых на арене, но сейчас не набрасываюсь на еду, как этого можно было ожидать. Изобилие блюд кажется мне нереальным, и я неуверенно зачерпываю ложкой густой дымящийся суп.

Избавиться от надзора во время трапезы мне не удаётся, но я и не сильно стараюсь, помня о предупреждении Аннабет. Вместо этого, чтобы как-то отвлечься, я размышляю о других её словах. Аннабет права: нет смысла оттягивать наше возвращение. Уже сейчас стены моей палаты начинают сдавливать меня, а добровольное заточение - медленно сводить с ума. Но в то же время я ощущаю, как в глубине души ворочается смутное беспокойство, сродни плохому предчувствию. Я никак не могу разобраться в природе этого чувства, но одно знаю точно: становиться объектом всеобщего внимания мне совсем не хочется.

Сочувственные взгляды, скрытая ненависть, боязливые шепотки за спиной - к этому невозможно привыкнуть. Раньше я думал, что Игры заканчиваются в момент победы, но теперь понимаю: у прошлого всегда есть свои последствия и в конечном итоге имеют значение лишь сами поступки, а не их мотивы. Кто из полубогов сможет легко простить мне победу, отобранную у их братьев, пусть даже не я стал причиной их гибели?

Я отодвигаю тарелку с остатками пищи, попутно отмечая, что успел наесться меньшим количеством еды, чем это было до Игр, и устало откидываюсь на подушки.

***

Солнце отражается на моём позолоченном нагруднике, дробясь и разлетаясь в стороны ослепляющими лучиками. Всё готово для того, чтобы обыватели лагеря смогли поприветствовать героев последних Божественных игр. Я стою перед колесницей, запряженной четвёркой великолепных белоснежных лошадей с высокими алыми перьями на головах. Сама колесница, к слову сказать, тоже не уступает им в помпезности - отливает на солнце не хуже моих новых доспехов. Впереди простирается широкая дорога, усыпанная лепестками красных роз. Если долго и неотрывно смотреть на них, то начинает чудиться, будто наш путь усеян каплями крови.

По этой дороге мы с Аннабет должны будем проехать до самой трибуны. Управлять колесницей выпала честь мне. Я занимаю своё место и беру в руки поводья, Аннабет становится рядом. Держаться гордо и уверенно, а улыбаться, глядя поверх встречающей нас толпы - такой была установка.

“Покажите всем, что вы победители”, - вспоминаю я напутствующие слова Хирона.

Я вскидываю руки, и поводья, волной взметнувшиеся вверх, опускаются на спины быстроногих скакунов. С громким ржанием лошади срываются с места. Впрочем, в быстрой езде нет необходимости: расстояние, отделяющее нас от конечной цели, не так уж и велико.