Божество смерти
Шрифт:
— Контроль над армией должен быть снова возвращен Коммунистической партии, — продолжала Анна, предъявив часовым у въезда на аэродром служебное удостоверение.
За воротами ее ждал черный «ЗИЛ», на котором им предстояло отправиться в столицу.
— Погоди минутку. Никакой Коммунистической партии я армию не собираюсь передавать.
В Римо заговорил бывший морской пехотинец.
— Кому же ты тогда собираешься отдать ее, Римо? — с удивлением взглянула на него Анна.
Римо, конечно, душка, счастливое исключение, но временами думает — она вздохнула про себя — совсем как мужчина.
— Ну... какому-нибудь демократическому правительству.
— Ты собираешься организовать его прямо сегодня, дорогой? Или привезешь его из Америки?
— Пускай ваши люди сами проголосуют за то правительство, которое они хотят.
— Они и голосуют. За коммунистическое.
— Да это же не выборы, а сплошная липа!
— Нет, милый, просто у нашей единственной партии конкурентов нет. Коммунисты — единственные, за кого могут голосовать наши люди. У нас нет другого выбора. Либо диктатура коммунистов, либо война.
— Но идея отдать им армию мне совсем не по нраву. Коммунисты — вредные типы. Нравится тебе это, Анна, или нет, но они доставляют миру больше всего неприятностей.
— Ты говоришь о странах, у которых нет реальной силы на международной арене, дорогой. А у нас в России обычное, большое, насквозь коррумпированное правительство. Последний из революционеров-идеалистов давным-давно убит Сталиным. И сейчас Политбюро — самый надежный гарант мира. Они не хотят терять того, чем сами себя обеспечили.
— Все равно мне это не нравится, — заявил Римо.
В квартире Анны, расположенной в одном из лучших районов Москвы и обставленной почти как обиталище среднего американского семейства, Римо поведал Анне все, что ему было известно о мистере Эрисоне.
Анна, извинившись, задала вопрос: почему этот мистер Эрисон питает такую неприязнь к Синанджу?
— Понятия не имею. Вот Чиун знает, кажется. Он даже сумел с ним договориться.
Налив себе бренди из хрустального графина, Анна села чуть поодаль от Римо на широкий французской кожи диван. За окном мигала немногочисленными огнями ночная Москва. Римо вспомнил, что раньше в комнате был камин, сделанный, по русскому обычаю, из рук вон плохо, так что во избежание пожара Анна решила от него избавиться.
И не без оснований — бетон в России горел, как дрова.
Свою страну Анна знала гораздо лучше, чем многие из престарелых кремлевских бонз, и, как никто из них, она любила Россию. Она любила ее даже больше, чем сидевшего перед ней мужчину, один взгляд которого сводил ее с ума, и именно поэтому нашла в себе силы не броситься в первую же минуту ему в объятия. Весь вечер они говорили о деле и только о деле.
А Римо, как оказалось, не знал в точности, какая кошка пробежала между Эрисоном и Синанджу. Знал только, что было это очень давно.
— Как давно? Десять лет? Двадцать? Семьдесят? И что вообще подразумевается у вас под словом «давно»? — не отставала Анна.
— Три-четыре тысячелетия. Я же говорю — не знаю точно.
Широко раскрыв глаза, Анна уронила графин с бренди, который держала в руке, на толстый ковер. Поскольку ковер и хрусталь были местного производства, поверхность графина покрылась трещинами.
— Н-не понимаю. Как может столько длиться даже смертельная вражда?
— Дом Синанджу ведет родословную с тех времен, когда на земле еще не было ни одной из современных цивилизаций, существовала только египетская, да и ее мы, по-моему, старше на несколько веков. Вроде бы Чиун знает этого Эрисона или что-то слышал о нем, в общем, они как-то знакомы. И он с самого начала уверял меня, что с Эрисоном мне самому не справиться.
— Но ты справился — только не совсем, Римо.
— Конечно, я же его не убил.
— Нет. Но и не присоединился к его армии.
Римо пожал плечами. Как мог он присоединиться к какой бы то ни было армии, будучи Мастером Синанджу? Сделать это для него было бы так же сложно, как изгнать из своей души, тела, из себя самого постулаты древнего учения. Когда-то он служил в морской пехоте. Сейчас он уже ни за что не согласился бы там служить.
Эмоции Римо заинтересовали Анну, и ему пришлось рассказать ей о свитках, об утерянных сокровищах и о светлом, посыпанном мраморной пылью квадрате у стены задней комнаты в сокровищнице Синанджу.
Он рассказал ей о фресках в римском подземелье, которые — он чувствовал — связаны с пропавшим богатством. Об их с Чиуном поездке в Рим, о развалинах храмов, о культах давно забытых богов.
Анну это, однако, не очень тронуло.
— Все боги — и забытые и не забытые — это пустая трата времени, Римо. Что же все-таки произошло между Синанджу и мистером Эрисоном?
— Да не знаю я, — в который раз вздохнул Римо. — А Чиун не хочет говорить. Совсем свихнулся на этих сокровищах и твердит, что Эрисона нам нипочем не одолеть, если только мы не вернем их обратно.
— Твоего приемного батюшку я тоже помню и скажу тебе: он еще тот мудрец. Наверняка сокровища не имеют к этому отношения, просто ему очень хочется снова получить их. Он сам — величайший в мире анахронизм, потому и привязан к разного рода реликвиям.
— Если Синанджу — анахронизм, почему тогда мы можем то, что не может никто другой, как ты думаешь? И если это — анахронизм, то почему я не марширую сейчас в рядах этих психов? И если...
— Прости, Римо. Я не хотела обидеть тебя.
— Да вовсе я не обиделся! Просто ты иногда мыслишь как завзятая коммунистка. То, что наше учение придумано не вчера, поверь, не делает его хуже. Наоборот — оно проверено долгим-долгим временем.
— Но ты же сам сказал, что у тебя есть насчет сокровищ аналогичные подозрения.
— Насчет сокровищ — да. Но это другое дело.
— Конечно, — мудро заметила Анна, — ты как его ближайший родственник можешь думать что угодно про Чиуна, но если кто-то другой осмелится на это — я ему не завидую!
— Ладно, давай о деле. Так где эти ваши чокнутые воители?
— Могут быть где угодно. Связь с ними давно потеряна.
— Чиун обычно довольно точно определял, где Эрисон скорее всего появится. Если сможешь отсюда связаться со Смитом — я выйду на Синанджу. Слава Богу, туда провели специальную линию.