Божество смерти

Мэрфи Уоррен

Но когда он оказался на расстоянии полета копья от места бесславной кончины белых, то не поверил своим глазам — целые и невредимые, пришельцы по-прежнему не трогались с места, а степь вокруг них была завалена трупами доблестных братьев Хуака. Острый ум потомка Чингиза мгновенно подсказал ему единственное решение, и, призвав на помощь опыт многих поколений наездников, накапливавшийся с тех пор, как Великая орда пересекла Гоби, разрушая все и вся на своем пути, великий воин Хуак дал деру. Никогда еще его пятки не молотили

так быстро по ребрам лошади.

— Скира! — повис над степью его испуганный вопль.

На языке кочевников это означало «злой дух».

Великий воин Хуак не боялся смерти и верил в то, что павший на поле брани вскоре возродится в теле нового воина. Лишь те, кто трусливо бежал с поля битвы, умирали подобно нечестивым псам. Но злой дух, живущий в степном урагане, способный погрузить бессмертную душу Хуака в сон, от которого нет пробуждения, — с таким противником ему не совладать. Попадись только Хуак к нему в лапы, злобный демон навеки оставит его без коня, без меча, без юрты, а главное — без его, Хуака, бессмертного имени, чтобы тело навсегда забыло свою прошлую жизнь и не смогло возродиться к новой.

Разгоряченные битвой, двое или трое братьев Хуака не услышали его предостережения и тоже нашли свой конец в объятиях духа бури. Вот зачем он привел с собой свою белокожую дьяволицу — чтобы устроить ей пир из несчастных душ, обреченных отныне на вечный сон и забвение.

Молоденький всадник, расслышавший, что кричал Хуак, но ни на секунду не усомнившийся в том, что их слишком много, чтобы не одолеть даже духа, одним движением коротких пальцев спустил тетиву — ту самую, что пела некогда у ворот Багдада и каменных стен Московии.

Нож Хуака, просвистев в воздухе, рассек артерию на шее юнца. Тот повалился наземь, словно старый винный бурдюк, расплескивая по чахлой траве ярко-красное содержимое.

Отец юноши, видевший смерть отпрыска, развернул коня и, поклонившись потомку Чингиза, произнес ровным голосом:

— Благодарю тебя, брат мой Хуак.

Отец понимал, что великий воин спас его сына от самого страшного.

Если бы юноша умер от руки демона, душа его была бы утеряна навечно. А теперь они возьмут тело с собой, похоронят его согласно обряду, и его сын возродится в следующем потомке, который тоже будет, разумеется, воином.

Душа мужчины возрождается к жизни только мужчиной, душа женщины — только женщиной. Веру кочевников не могли поколебать долгие века, прошедшие со времен триумфа их славных предков.

Сотни лошадиных тел замерли бурой массой вокруг бледнолицых демонов, стоявших в кольце из трупов. Облака пара, поднимавшиеся из лошадиных ноздрей, словно туман, висели в холодном воздухе.

— О Скира-демон, для чего ты явился? Что можем принести мы в жертву тебе, дабы умилостивить тебя и упросить покинуть наши кочевья, чтобы ты оставил наши смиренные души, и да встретятся на пути твоем новые?

— Коняг своих отгоните. На пятьдесят шагов. Воняют они, чтоб их... И вообще ваша орда смердит, что деревенский сортир.

Римо с трудом вспоминал слова древнего языка, на котором говорили кочевники во времена Чингиза.

— Сколько же языков ты знаешь? — удивленно шепнула Анна.

Каждый раз, видя Римо за работой, она не могла сдержать восхищения.

— Черт его знает, — ответил Римо по-английски. — Когда читаешь свитки Синанджу, поневоле пару дюжин выучишь. Свитки-то написаны все на разных.

— А это был монгольский, наверное?

— Нет. Во времена Чингиза орда говорила на своем языке, только ей и понятном.

— А слов в этом языке много?

— Вот я им сейчас велел отогнать своих вонючих лошадей подальше — это примерно половина всех слов и есть. А другие слова монголам попросту не требовались.

А затем на языке, которому обучил его Чиун, когда в Дейтоне, штат Огайо, Римо под его руководством осваивал основы дыхания, снова обратился к аборигенам:

— Не слышали? Лошадей, говорю, подальше. И навоз подберите. Нечего пачкать степь. Засранцы несчастные. Дальше, говорю вам!

Низенький монгол, спрыгнув с лошади, принялся прилежно собирать комья навоза в кожаную сумку.

— Да не обязательно же руками... А, ладно, черт с ним. Поесть у вас найдется что-нибудь? Хотя если ячье мясо — лучше совсем ничего не надо. И вообще мы не за этим сюда приехали. Я тут кое-кого ищу...

— Кого же, о демон Скира?

— Его зовут мистер Эрисон. То есть это он сам так называет себя. Мне кажется, он должен быть где-то рядом...

— Эрисон?

— Черная борода. Толстая шея Глаза такие... горят. Не убьешь ни мечом, ни копьем. Вообще ничем, собственно.

— Наш друг Какак — тот, о ком ты говоришь, Скира.

— Кожа белая?

— Белая, как мертвая плоть убийцы.

Порой Хуак выражался довольно образно.

— Тебе, видно, надоело сидеть на твоем осле, хочешь, чтобы я тебя по степи развеял?

— Прости, о Скира, ибо только безумец осмелится бесчестить твой цвет. Прошу тебя, идем с нами, и возьми с собой твою грозную воительницу. Наше стойбище совсем-совсем близко.

— Вы вперед — и лошадей, лошадей подальше. А то от них ветер прямо на нас.

— Будет так, как ты скажешь, Скира.

— А кто это — Скира? — спросила Анна шепотом.

— Один из их духов. Может, Синанджу у них так называется.

— Я, кажется, понимаю. Духи, боги — так в старину объясняли все непонятное. И, значит, когда Чингиз-хан умер от руки вашего Мастера, они тоже объяснили это кознями злого духа. Очень, наверное, был страшный дух, если смог одолеть такого великого воина. В принципе весьма логично. Все в мире подчиняется логике, только мы не всегда ее понимаем. Ты так не думаешь?