Брабантские сказки
Шрифт:
Она тоже посматривала на Христосика, но украдкой; и тогда ее сердце стучало, щеки вваливались совсем, и при мысли, что вот и еще один красивый парень никогда не будет принадлежать ей, хотелось заплакать. Когда Луиза спала — а в деревнях спят, даже если страдают, — она грезила о Христосике, о том, как его милая тень склоняется к ее изголовью, чтобы ласково посмотреть и сказать что-нибудь доброе. Это были прекрасные сновидения. Бывало, что он являлся ей и в кошмарах, но тогда он насмехался над нею, над ее исхудавшим лицом, ее желанием быть счастливой,
V
Однажды вечером, сидя с тремя братьями и с Луизой, Христосик принялся рассуждать на свой манер о том, что такое любовь.
(Нелепо, говорил он, любить женщину, которую желаешь, больше той, которой обладаешь. Та, что уже отдалась вам полностью, стала для вас святым существом; вы знаете ее душу, вам так нравится заставлять ее сердце биться быстрее, дышать ее дыханием, которое так ароматно пахнет фиалками, и все в таком роде.
Христосик говорил долго, от воодушевления он весь побагровел.
Все Годены ничего не понимали в этой любовной метафизике, Франсуа и Николя прикусили языки, а Жан, кусавший себе губы, чтобы не расхохотаться, наконец не выдержал.
— Приятель, — сказал он, — пойдем-ка, выпьешь с нами чарку темного пивка, это тебя утихомирит.
Слегка оторопев от того, что его так бесцеремонно перебили, Христосик ответил:
— И правда, не откажусь.
Он пошел с тремя братьями, а когда те к полуночи вернулись, Луиза еще шила у погасшего очага.
VI
Через несколько дней на ту же тему заговорил и Жан, который успел пораскинуть мозгами и сказал, с одинаковым выражением поглядывая то на Христосика, то на Луизу:
— В конце концов справедливость в том, чтобы соблазнитель женился на соблазненной им девушке, и, например, — прибавил он, — случись Луизе потерять голову из-за какого-нибудь пар™, ему не отвертеться от того, чтобы поступить с ней как должно, а не то я ему живо шею намылю вон на той речке, что неподалеку.
— И правильно сделаешь, — подтвердил Франсуа.
— Черт подери, — проворчал и Николя, жестом показывая одобрение.
— Нас трое, — попросту сказал Жан.
— А силы на десятерых хватит, — снова проворчал Николя.
Христосик ничего не понял, он думал о своем; Луиза была серьезной и задумчивой.
VII
Еще через некоторое время Христосик, отнеся только что законченного деревянного святого в альзенбергскую церковь, сам не зная зачем, завернул к Годенам. Стоял декабрьский воскресный денек, около четырех часов пополудни. Небо было синим и глубоким; над фермой, освещенной холодными лучами, витали легкие витражи розоватого тумана, рассеивавшиеся у самого горизонта. Чтобы согреться, Христосик прошел прямо в кухню. Он застал там Луизу, праздно сидевшую у огня, что было необычно для нее.
Луиза прекрасно выглядела в шелковом платье цвета анютиных глазок, в черном переднике и тонких прюнелевых башмачках. Она надела все свои украшения. Христосик подошел к ней совсем близко: она пахла фиалками. Почему в тот день она так благоухала фиалками? Почему так ярко оделась? Христосик почувствовал, как забилось сердце; она показалась ему помолодевшей лет на десять. По чьему чудесному веленью несчастная девушка именно сейчас показалась ему такой красивой? Она взглянула на Христосика своими большими запавшими глазами, полными тоски и жаркой страсти.
— Присаживайтесь, господин Христосик, — сказала она. — Я ведь валлонка, правильно ли я произношу ваше имя?
— Да, мамзель Луиза, — отвечал Христосик. — А я-то ведь фламандец, правильно ли я выговариваю ваше?
Занавески, против обыкновения, были задернуты, а шторы опущены. Снаружи Христосика и Луизу можно было увидеть только через дверь, которую Христосик забыл закрыть за собой, когда входил.
— Вы бы закрыли дверь, — произнесла Луиза, — сюда тянет ветром.
Христосик пошел закрывать дверь; Луиза задрожала.
— Отчего же вы дрожите, мамзель Луиза? — спросил Христосик.
— Я дрожу? — отвечала Луиза. — Что это вы вообразили себе?
Сердце Христосика, так долго стремившееся к идеалу, вдруг проснулось при виде живой, земной женщины: Христосик почувствовал, что Луиза страдала, что она его любит. Они долго и пристально посмотрели друг на друга. Оба поняли все, глаза Луизы увлажнились, щеки порозовели, а бледные губы были поджаты: Христосик схватил стул и сел рядом, она отодвинулась вместе с креслом. Он все еще смотрел на нее так же пристально, а она на него.
— Луиза, — сказал он.
— Христосик, — сказала она.
И оказалась у него на коленях.
VIII
Христосик уже готов был сказать Луизе: будь моей женой, как вдруг заметил, что она отвернулась. Подумав, что она плачет, он постарался заглянуть ей в глаза: на губах ее играла победная улыбка, и это поразило доброго юношу — только что она была такой красавицей, а сейчас казалась почти уродливой. Христосик побоялся понять. Он встал.
— Как странно, — сказал он.
— Что странно? — спросила Луиза.
— Ничего, — сухо ответил Христосик.
К пяти часам ввалились братья и потребовали чего-нибудь перекусить.
— Да не лучше ли вам уж сразу поужинать? — предложила Луиза.
В деревнях «перекусить» означает съесть что-нибудь наспех, почти на ходу, а уж если ужинать, тогда на стол ставят все, что осталось от обеда, — мясо, пиво и прочее. Вот почему Луиза спросила братьев, не хотят ли они уж лучше поужинать, чем перекусить.