Брак по-австрийски
Шрифт:
Обычно день проходил так: Петер просыпался рано утром на работу, я вставала, чтобы приготовить ему завтрак, а потом мы вместе ехали в Имст. Там я посещала курсы вождения. Петер также записал меня на фитнес – чтобы не скучала. А по вечерам у меня были курсы немецкого.
С фитнесом проблем не возникало. Я была в состоянии самостоятельно справиться со всеми тренажерами, и поэтому немецкий язык мне там не требовался. С вождением дела обстояли похуже. Англоязычный инструктор, молодой парень, оказался вполне компанейским. Мы свободно общались и понимали друг друга. Но была незадача – поскольку все знали, что у меня уже есть права, я считалась состоявшимся водителем и посещала курсы якобы для адаптации к Австрии. На самом же деле мне было практически ничего не известно. Я плохо разбиралась в
Но хуже всего оказалась ситуация с языком. Земля Тироль выделила мне дотацию на изучение немецкого, и, чтобы не терять времени, я отправилась на курсы немедленно. Однако дело «не пошло». Немецкий мне категорически не нравился. Более того, я оказалась в компании одетых в платочки турчанок и гнилозубых работяг-сербов. После здешнего высшего общества, состоящего сплошь из адвокатов и финансистов, я себя чувствовала, мягко выражаясь, неуютно. Говорили все лучше меня, и мне казалось, что я тупая. После первого урока мне захотелось сбежать с этих курсов и никогда больше не возвращаться. Но я продолжала – ради нас с Петером.
А еще мой муж послал меня на обход всех врачей. Не знаю почему, но он сказал, что это просто необходимо сделать. И в первую очередь я должна была посетить гинеколога. Им оказался старенький чех, который плохо слышал и, думаю, не очень хорошо видел. Петер пошел на прием со мной и поинтересовался, когда нам можно будет заводить ребенка. На это я, совершенно не готовая к такому повороту событий, возразила, что об этом говорить пока рано и что мне куда больше нужны противозачаточные таблетки. Врач мне их выписал, а Петер насупился. Похоже, он уже запланировал для нас будущее, не желая спрашивать при этом мое мнение.
Сразу же после гинеколога я была направлена к стоматологу. У меня был немного потемневший передний резец, и Петер требовал немедленно что-то предпринять. Чтобы заставить меня пойти к врачу, он называл меня Черный зуб. Это прозвище было очень обидным, но я старалась не реагировать. Стоматолог, однако, сказал, что ничего трогать не следует и что цвет моих зубов совершенно нормален. Петер остался недоволен, но отступил.
Затем он повел меня на общий анализ крови – выявить возможные скрытые болезни. Не знаю почему, но посещения врачей меня вконец измотали. И, глядя на то, как врач берет у меня из вены кровь, я впервые в жизни потеряла сознание. Упала прямо на пол и, судя по всему, какое-то время билась в конвульсиях. Петер не на шутку обеспокоился и отвез меня к своей матери. Несмотря на мои просьбы никому ничего не рассказывать, он немедленно разболтал, что «Мария боится крови» и «она совсем слабенькая». К вечеру всей семье было о чем поговорить. Почему-то все сочли своим долгом высказаться на эту тему. Франциска, жившая вообще в другом городе и забежавшая как бы невзначай, похлопала меня по плечу и сообщила: «Ничего, Хайнц тоже боится крови». А Мартин пришел из гаража, где крутил гайки на мини-куперах, чтобы узнать о моем печальном опыте. С одной стороны, это было трогательно, а с другой – я не хотела, чтобы все считали меня дефективной. Поэтому вечером, когда Петер приехал с работы и забрал меня домой, я ему высказала свое «фи». В ответ он заметил:
– Ну что ты такая чувствительная? Это нормально! Привыкай к своей новой семье. Да если бы я ногу сломал, они бы месяц ржали!
– Это твое дело, – ответила я. – Но лично мне не нравится, когда надо мной смеются. И вообще, некоторые вещи давай держать между нами.
– Какие вещи?
– Как эта. Мои визиты к врачам. У твоей мамы на кухне висит календарь, на котором отмечено: «Мария – гинеколог».
– И что?
– Зачем ты ей сказал?
– Чтобы она тебя забрала, если я не смогу.
Возразить было вроде нечего. Так у моей тирольской семьи было принято. Так они жили, так общались друг с другом. Но именно из-за этой непривычной для меня публичности мне хотелось как можно быстрее стать самостоятельной и самой решать, кому и что рассказывать.
– Ладно,
Он отстранился.
– Что ты делаешь?
– Хочу тебя лизнуть.
– Не надо. Мне это не нравится, – сказал он.
– Но почему?
– Мне щекотно, – он потер нос. – И мокро.
– Хорошо, больше не буду, – хотя его реакция была для меня странна.
И уж совсем я не поняла то, что Петер сделал дальше – он меня укусил за ухо. Очень больно. Я дернулась и подумала, что сейчас пойдет кровь.
– Вкуснятина! – причмокнул он.
– И что это было?
– Что?
– Ты не даешь мне тебя лизнуть, а сам кусаешь за ухо?
– Да!
– Но мне больно!
– Ой, все тогда! Я не буду тебя больше кусать, раз ты такая.
– Какая?
– Все, ничего с тобой нельзя. То не нравится, это не так. Тоже мне, королева!
– Но Петер!.. – я не могла найти слова, чтобы выразить свое недоумение. – Ты же сам… Тебя не поймешь!
– Это тебя не поймешь! – у него начала прослеживаться эта привычка – постоянно повторять мои же слова и использовать их против меня в спорах. В спорах, которых у нас, к сожалению, становилось все больше.
Прошла еще одна неделя. Лучше не стало. Более того, появились новые проблемы. Петер взял моду водить в дом гостей, и шесть дней из семи я проводила, развлекая самую различную публику. Когда появились Мартин и Вольфганг, я сперва даже обрадовалась. Мне хотелось наладить связь с самыми близкими и показать, что я хорошая хозяйка. Но моя готовка их не особо интересовала. Проглотив жареную курицу и не сказав спасибо (кажется, здесь это было вообще не принято), они перешли на алкоголь. В традиционном порядке были выпиты пиво, вино, виски, шнапс и водка. Меня записали в кальянщицы, и, в промежутке между уборкой и подачей на стол, я должна была раскуривать для них табак. У меня болела голова, но спорить не хотелось. Более того, компания потребовала, чтобы я с ними выпила. Пришлось подчиниться. В результате мне всучили сигариллу, и на этот вечер я пропала. Алкоголь и курение меня просто вырубили. Проснувшись в ужасном состоянии, я обнаружила, что все трое дрыхнут вповалку на кухне – просто на ковре, – а вокруг валяются пустые бутылки, пепел и какая-то жеваная бумага. Это было ужасно, потому что убираться предстояло мне. Я растолкала Петера, и тот поплелся на работу – как был, во всем мятом и вонючем. Совершенно никакие Мартин и Вольфганг решили остаться в комнате для гостей. Уж и не знаю, что они там решили со своей работой, но провалялись полдня, а потом я их кормила ужином. Но, что самое кошмарное, когда Петер вернулся домой, загул продолжился. Бутылки снова были выстроены в ряд, меня отправили за кальяном, а гостиную заволокло табачным дымом. И снова все потребовали моего участия. И снова я осталась. Все повторилось. Разошлись только на третий день. А перед этим Мартин успел отпустить шуточку в своем фирменном стиле – с подтекстом.
– Ну что, Мария. Теперь, когда ты член семьи Бергер, ты должна все о нас знать. Вот какое второе имя у брата твоего мужа?
– Мини, – не задумываясь, ответила я – намекая в основном на его любовь к мини-куперам.
– О-хо-хо! – загоготал Вольфганг. – Нет, Мария, поверь мне, я его давно знаю, и он совсем не Мини.
– Да, я не Мини, – подтвердил Мартин. – Я – Макси!
И все трое снова заржали.
Я ничего не поняла и стала ждать дальнейших комментариев.
– Он действительно Макси, – Петер вытер губы.
– Максимилиан, – уточнил Мартин. – Если не веришь, могу паспорт показать.
Больше веселых воспоминаний от встречи с гостями у меня не осталось.
Потом приходили какие-то клиенты, которым Петер гордо показывал дом и которые восторженно кивали головами. Обо мне забыли ровно до того момента, когда пришло время садиться за стол. Хорошо, хоть холодильник не был пустым, и я умудрилась наколдовать незапланированное застолье.
А вот в следующий раз так просто выкрутиться не получилось. Следующим вечером Петер позвонил пораньше и сообщил, что через час приедет домой. Пюре показалось мне отличной идеей для ужина, и я почистила все имеющиеся в доме шесть картофелин.