Брамштендте - Йозеф Геббельс (Ростов-на Дону, 2000)

Манвелл Р.

Геббельс, разумеется, вспомнил о фильме, произнося очередную речь ко дню рождения фюрера в апреле 1942 года, и заявил, что было бы ошибкой полагать, будто великие победы всегда являлись результатом военно-политического превосходства, или же, наоборот, уповать на неизменную благосклонность Фортуны. Опасности и угрозы — дело случая, и авторитетная руководящая личность найдет им достойный ответ. Достаточно вспомнить «этот прекрасный фильм» и подумать об удивительных совпадениях в судьбе Фридриха Второго и в современной ситуации; о психологических кризисах, которые пережил король, сражаясь и страдая вместе со своим народом. Каков же главный урок фильма? Он таков: во все времена не экономический и военный потенциал, не удачное географическое положение и даже не стойкость солдат и тружеников тыла решали успех войны, а подавляющее превосходство вождя, его умелое руководство! «Умение вождя — вот что склонит чашу весов и нашу пользу! —

провозгласил Геббельс в те дни, когда миллионы германских солдат оказались в лапах русской зимы. — А если к тому же в его распоряжении будут лучшие материальные возможности — то никакая сила на Земле не вырвет победу у него из рук!» Как говорится: «Что и требовалось доказать!»

«Великого пропагандиста» не смущала разница почти в двести лет между 1942 и 1761 годом. Гитлер был представлен новым Фридрихом Великим, воплощением силы и источником уверенности для сражающейся нации. Подчеркивалась необходимость общей солидарности в суровой борьбе: «В трудные дни и месяцы мысли всей нации обращены к фюреру; немцы чувствуют себя близкими к нему как никогда раньше».

Гитлер стал реже показываться народу, и Геббельс усердно лепил его символический образ: «Мы чувствуем необходимость видеть его постоянно, хотя бы его фотографии — это дает нам силы для решения повседневных трудных задач. Мы все постоянно с ним, пусть даже между нами и им не сказано ни одного слова!»

Геббельс снова указывал на огромное бремя ответственности и трудов, которое фюрер несет день и ночь; в сравнении с испытаниями, выпавшими на его долю, повседневные проблемы простых людей казались не такими уж значительными. Им нужно было всего лишь следовать указанным путем, который он намечал: «Он один стоит перед лицом Судьбы, возглавляя титаническую борьбу до победного конца, за жизнь нации!» Теперь Геббельс стал подчеркивать необходимость стоической выдержки, которая и является связующим звеном между фюрером и нацией.

К апрелю 1943 года этот призыв к стойкости стал еще более настоятельным, приобретая мрачные ноты. Разгром под Сталинградом потряс до основания оптимизм и народа, и партийных чиновников. Тотальная война становилась неизбежной. Приходилось объяснять необходимость продолжения тяжелой дорогостоящей борьбы, конца которой не предвиделось. Речь Геббельса, произнесенная по радио 19 апреля 1943 года, была посвящена этим объяснениям. Имя фюрера почти не упоминалось, говорилось о серьезности момента и о том, что четвертый год войны «принес самые тяжелые испытания» и что выхода из тяжелой ситуации пока не видно: «Во времена мира некоторые наивные люди могут полагать, что быть руководителем легко, но в такие опасные годы, как теперь, даже они сознают, что лучше поддерживать лестницу снизу, чем находиться на самом верху и отдавать приказы!»

В речи Геббельса образ Гитлера, борющегося с военным кризисом, приобрел поистине трагические черты персонажа с картины Гойи: «Бесконечные дни тяжелых трудов и бесконечные бессонные ночи оставили неизгладимый след на его лице, отразившем страдания и печаль целой нации». Теперь Геббельс стал развивать новый аспект своей любимой теории «единения вождя и народа»: «Если бы кто-нибудь мог нарисовать лицо целой нации, отразившее страдания нескольких лет войны, то он обнаружил бы в нем те же глубокие изменения, какие мы видим с гордостью на лице нашего фюрера! Это не только черты решимости и твердости, но и следы страданий за судьбу народа и даже всего человечества, которые ему пришлось невольно вынести».

Заметим, что к концу 1942 года Гитлер вполне осознал тот факт, что война не может быть выиграна. Он понимал: баланс сил таков, что без появления какого-то совершенно неожиданного фактора вроде нового оружия поражение будет неизбежным.

Призывы Геббельса к единению народа и фюрера стали тем более необходимы, что Гитлер стал все реже появляться перед публикой. Зимой 1942/43 года он выступил всего один раз, с традиционным обращением к старым членам партии в день 8 ноября. После поражения под Сталинградом и до самого конца войны он выступал всего дважды (если не считать двух речей, произнесенных на похоронах). Министра пропаганды очень беспокоило нежелание фюрера использовать свои ораторские способности, и он пытался оправдать это постоянной занятостью фюрера работой над военными планами. Иногда он говорил о беспокойстве народа по поводу того, что фюрер «так перегружен работой, что не показывается на публике, а ведь он является главной фигурой политической жизни и военного развития, и лица из лагеря противника не упускают возможности покрасоваться на мировой политической сцене». Впрочем, оправдывался Геббельс, истинно великие исторические деятели не нуждаются в ненадежных похвалах публики; «их сила — в демонической мощи и целеустремленности, с которой они следуют своей исторической миссии, повинуясь высшим законам Провидения!» Продумав, он решил извлечь пользу из нежелания фюрера появляться перед обществом, объяснив это его «скромным образом жизни и полным погружением в работу, что делает его еще ближе нашим сердцам; хотя иногда и вызывает сожаление тот факт, что мы не можем видеть его почаще». Скромность и простота Гитлера противопоставлялись напыщенной хвастливости его врагов.

К апрелю 1944 года, когда Гитлеру исполнилось 54 года, германские армии отступали по всему Восточному фронту, и вторжение союзников на Западе было неминуемым. Геббельсу пришлось изо всех сил поддерживать «миф о фюрере», чтобы сохранить пошатнувшуюся веру германского народа и подавить сомнения и раздоры. Он настаивал на том, что преданность немцев фюреру и вера в него нисколько не уменьшились.

Он повторял, что уверенность в победе — лучшее моральное оружие во всякой войне, и «если она начнет падать — это и будет признаком начала конца». Начало конца! Эти слова, впервые сказанные Геббельсом, прозвучали так зловеще, что он попытался побыстрее сгладить впечатление от них: «О нет, конечно, нет, — объяснял он, — нет ни малейших причин думать, что такое может случиться; это всего лишь несбыточное желание наших врагов, выдумки их пропаганды!»

Теперь единение народа с фюрером стало толковаться как полная уверенность в победе: «Мы верим в свою великую победу, потому что мы верим в Него! Народ, который так верит фюреру, обречен на величие; он должен только всегда стремиться к этому величию».

К апрелю 1944 года опустошительные налеты авиации союзников и отступление на Востоке как никогда ослабили военное положение Германии, и Геббельс стал призывать к свободному историческому взгляду на сложившуюся ситуацию, «к оценке настоящего с позиций будущего». Это была попытка «подсластить пилюлю», укрыться от безжалостной действительности в тиши истории, ища в ней утешительные аналогии. В речи от 19 апреля 1944 года, произнесенной в Доме оперы в Берлине, он высказался в том духе, что войну можно оценить по-настоящему только после ее окончания; ведь сегодняшние события — это еще не конец всего, и кто, мол, знает, как еще может все обернуться; военное счастье переменчиво, и чаша весов может склониться под действием воли великого человека, которого поддерживает нация.

Германская общественность почти не видела Гитлера и не слышала его выступлений после речи по радио, произнесенной 9 ноября 1943 года в Мюнхене, перед «старой партийной гвардией». Это выступление порадовало Геббельса, он посчитал его «спасительным», но других спасительных слов от фюрера он так и не дождался. Среди высших руководителей рейха начались разногласия. В результате Геббельс послал Гитлеру длинное письмо с предложением предпринять попытку помириться со Сталиным (это было за неделю до дня рождения фюрера, в апреле 1944 года). Одновременно он обвинил Риббентропа как «человека, ответственного за нашу изоляцию за рубежом и за нарушение многочисленных договоров». Но Геббельс был далек от того, чтобы выступить против фюрера; он был предан ему не только умом, но и всей душой, продолжая выказывать ему «детскую любовь и почтение», как говорили некоторые свидетели их отношений. Всякий раз, отправляясь на прием к фюреру в его штаб-квартиру, он готовился сказать ему слова суровой критики, разжигал в себе раздражение и даже неверие в его гений и намеревался «высказать ему все, что он о нем думает», — но всегда, возвращаясь с таких свиданий, он был снова «полон восхищения фюрером», излучая заразительный оптимизм. «Когда я с вами, мой фюрер, вы возвышаетесь надо мной с таким ошеломляющим величием, что я просто не в состоянии произнести ни одного слова критики!» — гласит запись в дневнике Геббельса того времени.

Итак, личная преданность министра пропаганды своему фюреру нисколько не пострадала, но приходилось успокаивать общественность, пребывавшую в подавленном настроении, вновь обращаясь для этого к темным глубинам истории. В речи ко дню рождения фюрера, произнесенной в апреле 1944 года, Геббельс, чтобы укрепить авторитет вождя в массах, снова сравнил его с Фридрихом Великим. На этот раз он зашел с другой стороны, указав, что современники короля не смогли тогда, в 1760–1763 годах, оценить его так, как последующие поколения немцев. «Наша теперешняя оценка его деяний, сделанная с учетом исторической перспективы, не искажена личными интересами, а потому более объективна и справедлива. Так и события идущей сейчас войны будут по справедливости оценены лишь сотни лет спустя, и тогда на первый план выйдут не разрушения от бомбежек (их следы исчезнут уже через десять лет), а главный вопрос: окажется ли Европа под властью большевиков или же она сможет избежать этой смертельной угрозы? И тогда человек, сумевший спасти Европу от большевистского порабощения, и будет признан главным героем ведущейся войны! В будущих учебниках истории Гитлера назовут «блестящим примером человеческого величия и мудрой проницательности, сияющим на фоне безликой и темной толпы его противников!»