Брат по крови
Шрифт:
— Вкусная? — снова спросил Миша.
— Водка вкусной не бывает — это не мороженое, — со знанием дела произнес Червоненко.
— Ну, я в смысле — хорошая или плохая? — не унимается Миша.
Червоненко хмурит брови.
— Запомни, сынок: водки плохой не бывает, — говорит он. — Ты разве не знаешь? Водка бывает только двух видов — хорошая и очень хорошая.
Миша улыбнулся.
— А ведь ты не прав, — сказал я. — Однажды я пил такую китайскую дрянь, что желудок чуть было вторую Великую французскую революцию не устроил. Я ее туда, а он в штыки. Знает, дьявол, что почем.
— Значит, то не водка была, — с серьезным видом заявляет Червоненко.
— Водка, это на бутылке было написано, — сказал я.
— А ты не читай, что пишут, ты на вкус проверяй. Я помню, когда-то и на бутылке с денатуркой череп с костями был нарисован, а под ним — «Денатурат пить нельзя — яд!». А ведь пили, да еще с каким удовольствием.
Я сидел впереди рядом с водителем, и когда подполковник вспомнил о денатурате, я усмехнулся и повернул к нему свое лицо.
— А ты, случаем, не пил эту гадость? — спросил я его.
Он как-то весело гоготнул, а потом шмыгнул носом.
— Да что ты, мне мама не разрешала, — произнес он и снова гоготнул. И я понял, что он просто не хочет при пацане признаваться в грехах молодости.
— Товарищ подполковник, а что такое денатурат? — спрашивает вдруг Миша.
Червоненко звонко цокает языком.
— Ты понимаешь, Митя, эти молодые люди уже совершенно из другого теста сделаны, — кивнул он на водителя. — Они даже не знают, что такое денатурат! А ты знаешь, что такое «Солнцедар»? — спрашивает он водителя. — А «Осенний сад»? Тоже не знаешь? А ведь мы, друг мой, выросли на этих напитках. Это они воспитали в нас настоящий патриотизм и закалили нашу волю. А вы, что видели вы? Поддельный спирт «Ройял»? Эх, вы, дети странной России!
Я понимал, что Червоненко мается дурью от безделья, но мне были приятны его воспоминания о «нашей эпохе», когда в стране жилось бедно, но счастливо и о войнах говорили только в прошедшем времени.
Хасавюрт, Кизилюрт, Шамхал… И вот она, наконец, Махачкала. Город встретил нас мирными звуками шуршащих шин легковушек и легким морским бризом. После Чечни здешняя умиротворенность показалась нам странной. Рядом была война, а здесь будто бы не знали о ней. Что это за мир такой, где нет боли? Мы уже о такой жизни успели позабыть.
Все здесь казалось каким-то совершенно другим: и люди, и машины, и природа. Люди лениво улыбались, машины мирно поскрипывали тормозами, а в природе чувствовались покой и безмятежность. Где-то на рейде гудели сигналами теплоходы, мимо нас проезжали автобусы, увозя куда-то сотни усталых, но умиротворенных лиц. Заканчивался трудовой день, и люди возвращались в свои жилища.
Чтобы немного перевести дух, мы припарковались у обочины, вылезли на свежий воздух и теперь стояли и обалдело смотрели на этот рай. А ведь мы совершенно отвыкли от нормальной жизни, подумал я. Оказывается, как это хорошо — жить в мире и покое. Когда не боишься налететь на растяжку, не боишься, что подстрелит снайпер, что рухнет на тебя взорванный дом. Как это хорошо, как это хорошо! — повторял я. Ну почему люди не понимают этого? Наверное, они просто не возвращались с войны в мирный город. Если бы они хотя бы раз это сделали, они бы поняли, что значит счастье. Возвращайтесь чаще с войны, люди! — захотелось вдруг крикнуть мне. Возвращайтесь, и вы поймете, что воевать нельзя! Что это преступно! Ненормально! Дико и бесчеловечно!..
Подбежала черная как смоль дворняжка и, легонько тявкнув, стала выжидающе смотреть на нас.
— Что ей нужно? — спросил Червоненко.
Я пожал плечами.
— Не знаю, — ответил.
Мимо проходила старушка с пакетом в руках, из которого торчала длинная французская булка.
— Здесь днем мужчина чебуреки продает, она и привыкла к подачкам, — сказала старушка, указывая на собачку.
Мы засмеялись.
— Нет у нас чебуреков, видишь, нет, — сказал, обращаясь к собачке, Червоненко. — Мы бы и сами не прочь чего-нибудь съесть.
— Тогда пошли искать столовую, — предложил я, вспомнив, что нам дали кое-какие командировочные.
— Нет, вначале нужно найти штаб дивизии, — сказал Жора. — А то сегодня они здесь, а завтра там. Так, глядишь, и до Камчатки доедем.
— Придется, если жизнь заставит, — согласился я. — Ну разве мы могли себе представить, что будем столько возиться с чеченцами?
Гоша согласно кивнул.
— Когда-то и американцы думали, что за неделю справятся с вьетнамцами. А вышло так, что они проиграли войну.
Червоненко был прав. Я хорошо помнил историю той войны. В 1945 году, сразу после разгрома Японии и окончания Второй мировой войны, вьетнамцы начали борьбу за освобождение своей страны от французского господства, которая в 1954 году закончилась разделом Вьетнама на два государства по 17-й параллели. С самых первых дней эти государства завраждовали друг с другом, причем южанам активно взялись помогать Соединенные Штаты. Зреющий нарыв прорвался летом 1964 года: сначала южновьетнамские катера под командованием американских офицеров напали на два северовьетнамских острова в заливе Бакбо, в ответ северовьетнамские торпедные катера атаковали американские эсминцы — и пошло-поехало… 4 августа американская авиация уже начала бомбить Северный Вьетнам. Американцы застрянут во Вьетнаме на доброе десятилетие и уйдут оттуда несолоно хлебавши, сильно подмочив свою репутацию. Кстати, инцидент, с которого началась война во Вьетнаме, назывался Тонкинским — это еще одно название залива Бакбо в Южно-Китайском море.
Вспомнив все, что знал о вьетнамской войне, я вдруг подумал, что когда-нибудь кто-нибудь в каком-нибудь уголке земного шара начнет припоминать детали и нашей нынешней войны, которую все почему-то называют чеченской, хотя правильнее ее следовало бы называть «странной кавказской войной». И подивится, и содрогнется потомок, и назовет эту войну дурацкой. И он будет, несомненно, прав. Ибо войны не бывают праведными — все они дурацкие. И конец у них у всех бесславный. Потому что, в конечном счете, на тропу войны людей толкает чья-то изначально большая ошибка или подлость.
XVII
Мы бы никогда в жизни не разыскали штаб нашей дивизии, если бы не помог дежурный военной комендатуры. Что касается самой комендатуры, то ее мы нашли без всякого труда — первый же военный патруль объяснил, как туда проехать.
Штаб располагался в старинном здании из красного кирпича, которое в свое время служило офицерским общежитием и стояло на балансе гарнизонной КЭЧ. Возле штаба было много военных машин, а в самом здании было суетно и бестолково.
— Кто такие? — спросил нас подполковник с красной повязкой оперативного дежурного на рукаве.