Брат твой
Шрифт:
После темноты свет на секунду ослепил Юлиуса. В комнате пахло можжевельником и ещё чем-то незнакомым. За заставленным закусками столом сидел Юхансен.
— Юлиус, — тяжело поднялся он. — Наконец-то. Ты засиделся на болоте. Наверное, забыл, как стреляют, а?.. — Юхансен захохотал. — Ну, что молчишь, Сярг?
— Ты звал, я пришёл, капитан. — Юлиус положил автомат на лавку.
— Да, я звал тебя, лейтенант. — Юхансен захохотал, закашлялся, подошёл к столу и налил две большие стопки. — Ну, за встречу!
Он выплеснул, не выпил, а именно выплеснул
— Ну, — Юхансен поставил рюмку, — как ты там, лейтенант Сярг?
— Я выполняю приказ.
— Какой?
— Берегу людей.
— Чей это приказ?
— Твой, капитан.
— Ах да. Приказ действительно мой. Я отдал его. Я!
Юхансен прошёлся по комнате. Половицы запели под его тяжёлыми шагами.
— Но теперь они нужны мне, твои люди, лейтенант Сярг. Нужны.
— Это приказ?
— Конечно, Юлиус, конечно. Ты ведь военный. Тебе нужен приказ. Тебе нужна субординация… Дерьмо. — Юхансен ударил кулаком по столу. — Дерьмо! Всё дерьмо!
Упала бутылка, со звоном покатились рюмки. Дверь в соседнюю комнату растворилась, и вошла Инга Лаур.
— Здравствуй, Юли.
Она была такая же, как пять лет назад на соревнованиях по теннису в Пирите. И смотрела на Юлиуса так же своими большими серыми глазами.
— Здравствуй, Инга. — У Юлиуса дрогнуло сердце. Совсем немного, но всё-таки дрогнуло.
— Ты изменился.
— Возможно.
— Он просто небрит, детка. — Юхансен подошёл, обнял Ингу за плечи. — Он небрит, поэтому выглядит мужчиной, настоящим солдатом.
И словно раздвинулись стены, и ночь ушла, и лес, и поле, и проклятое болото за ним. А вместо них увидел Юлиус нестерпимо жёлтый песок, серые клочья лопавшейся пены и почувствовал ветер, пахнущий свежестью. По песку бежала длинноногая Инга, ветер нёс за ней золото волос, и улыбалась она ему одному, Юлиусу.
Воспоминание обожгло и погасло. Длилось всего долю секунды, но, видимо, Инга уловила что-то в глазах Юлиуса или в его дрогнувших у кобуры пальцах. Она мягко высвободила плечи и отошла в угол. Юлиус шагнул к столу, налил ещё одну рюмку и вновь медленно, сквозь зубы, выцедил обжигающий, нестерпимо крепкий самогон.
В комнате повисла недобрая тишина. Все трое молчали. Внезапно Юхансен вскочил, с грохотом опрокинув стул, и шагнул к комоду.
— Что это? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Юлиус поднял глаза и увидел странные воронёные полоски, лежащие на комоде.
Юхансен взял их в руки и засмеялся неожиданно звонко и радостно. Он подскочил к столу и начал составлять на пол тарелки, стаканы, бутылки.
— Что с тобой? — недоумевая, спросила Инга.
— Погоди.
Юлиус с удивлением понял, что воронёные полоски — рельсы игрушечной железной дороги. Юхансен скрепил их, и они овалом легли на столе. Потом капитан достал из коробки два паровоза, вагончик и грузовые платформы, домики станций, тоннели, будки стрелочников. Юхансен расставил всё это отошёл, с удовольствием оглядывая свою, работу, засмеялся.
— Ты видел? — крикнул он Юлиусу.
Тот с недоумением пожал плечами.
Юхансен поставил паровоз, прицепил к нему вагоны, завёл пружину, и маленький поезд побежал по рельсам. Он бежал, совсем как настоящий, постукивая на стыках, с шумом врываясь в жестяное горло тоннеля. Юхансен сидел у стены и неотрывно следил за бегущим красным паровозиком, и лицо его, постепенно разглаживадось, становилось добрым и ласковым.
Вот он нажал пальцем на рычаг стрелки, и поезд побежал по другому пути, мимо станции к горбатому мосту. Он вышел на него и встал, а потом беспомощно начал сползать вниз. Завод кончился.
— Хорошая игрушка, — прогудел вошедший Пыдер. — Я её обменял на сало. Завтра отвезу внуку.
Он подошёл к столу и осторожно начал разбирать железную дорогу. Юхансен взял паровозик и поставил его на ещё не убранный кусок рельсов и осторожно толкнул. Красная игрушка пробежала немного и остановилась.
— Ты как ребёнок, Генрих. — Инга подошла и обняла Юхансена. — Хочешь опять стать маленьким.
— Маленьким? — переспросил Юхансен. — Вернуться в детство? Нет уж, милая… Детство… Да знаешь, что такое детство у таких, как я? А?.. Это время неисполненных желаний. Время мучений и зависти. У меня не было такой дороги и вообще не было игрушек. Мой отец имел Крест освободительной войны, но всё равно он оставался мелким почтовым чиновником. И на ша семья еле дотягивала от жалованья до жалованья… Нет. У меня не было хороших игрушек, а те, что были, я находил сломанными во дворах… Вам с Юлиусом этого не понять. Только потому, что мой отец лично знал Лайдонера, меня взяли в хорошее военное училище.
Юхансен встал, зашагал по комнате. Лицо его горело, он говорил сбивчиво и зло. Юлиус не смотрел на него, он со злорадством и ненавистью смотрел на изуродованно-сломанную тень капитана, мечущуюся по стене.
— Вот ты, Сярг, ты знаешь, что такое учиться в военном училище на казённый счёт? Молчишь. А я скажу тебе. Это плохо сшитое казённое обмундирование, тяжёлые сапоги, несколько марок ежемесячно на паршивый табак и девки из фабричных бараков. Ты понял меня?
— Нет, — спокойно ответил Юлиус.
— Конечно, где тебе понять меня. Я помню твою яхту и гоночный двухместный «хорьх». Хочешь, я скажу, какого цвета были на нём сиденья?
— Нет.
— Не хочешь! Да, я завидовал. Всем. Лаурам… Сяргам… Пухкам… Вейлерам! И поэтому я учился лучше всех. Я был первый по тактике и фортификации. Я лучше всех стрелял. Знал назубок устав и слыл прирождённым строевиком. Я кончил училище с отличием и получил право после года службы в войсках поступить в академию. Я получил деньги, и мундир мне шил лучший военный портной. А потом я пришёл к Фейшнеру. В самое модное и дорогое кафе. И я был равен со всеми вами. Я, — лейтенант Юхансен… Я пил дорогой коньяк и увёл с собой самую шикарную девку и спал с ней…