Братство дороги
Шрифт:
– И твой… «проектор» где-то там?
– Я махнул головой в сторону колючек.
– Не боишься, что я наведаюсь к тебе лично?
– Я одарил ее своей опасной улыбкой. С тех пор как я проснулся, у меня не было причин улыбаться, но сейчас сквозь редеющий туман снадобий Каллы забрезжил краешек плана.
Хакон кивнул:
– Это достаточно безопасно, если ты в доспехах и у тебя есть ножницы. Голый и без оружия ты совершенно беспомощен. Я говорю это, чтобы показать, насколько безнадежна твоя ситуация. Помоги мне, и могущество, которое тебе и не снилось, сможет стать...
– Я проспал достаточно,
– Время умирать. Прощай, брат Хакон.
Его губы дернулись, с усилием, заикаясь, он пробурчал:
– К-к-красивая. Ж-ж-жертва.
Его собственный голос, свободный от контроля Каллы. Бред разрушенного разума? Или, возможно, в его памяти всплыли наши шутки в Вьенe о цене, которую мы готовы заплатить, чтобы увидеть, как горят наши враги.
Напрягшись изо всех сил, я попытался открутить крышку флакона.
– Нет!
– Хакон двинулся вперед. Из блока в его груди кричала Калла.
Крышка слетела, и я бросил флакон над его головой назад в коридор. Калла говорила, что в нем заключена смерть, зараза, которая может стереть человечество с лица земли. Я назвал его ящик Пандоры. Сбросив пальцы Хакона со своего плеча, я повернулся и побежал. Шлепая босыми ступнями по каменному полу пещеры, я набирал скорость.
Я выпустил зло Пандоры, и сзади, по всему коридору зазвучала сирена, завыла, словно тысячи баньши. Направляясь к левому краю входа в пещеру, я достиг непроницаемой стены шиповника и прыгнул так высоко, как только мог, ныряя вперед.
– Очистка. Повторяю. Уровень ноль вирусная угроза. Повторяю. Полная очистка!
Ящик Пандоры содержал все беды в мире... но на дне его, среди кошмаров, притаилась Надежда.
Крюк-шиповник принял мой вес, шипы цеплялись за кожу, впивались, раздирали, кромсали, проникали глубже и удерживали, пока, наконец, не сковали мои движения и я повис среди них. Пойманный в ловушку, как много лет назад, пронзенный такой же резкой и внезапной болью, но в этот раз по собственной воле.
Я скорее услышал, нежели увидел горячие белые языки пламени, заревевшие в зеве пещеры - копье огненной ярости, окруженное волной пламени, разливающейся во все стороны, распространяясь и поглощая все вокруг.
Сирена замолкла, остался только рев пламени, треск огня и мой крик, когда кромка этого адского пекла добралась до меня, голого среди шипов.
В такие моменты потеря сознания воспринимается, как благодать, но оно почему-то ужасающе запаздывало. Я чувствовал, как морщится моя кожа, видел, как скручиваются и горят волосы, когда меня обдувало горячее дыхание огня. Я видел, как на моих руках тает кожа, пока жар не принялся за мои глаза.
Потеря сознания является благом, но лишь временным.
Я очнулся посреди леса почерневших завитков, покрытых зубьями шипов, голый на фоне небесной синевы.
Повернув свою рыдающую лысую голову, сквозь застилающую глаза пелену я разглядел выжженный в зарослях крюк-шиповника коридор, покрытый тонким слоем белого пепла. Подо мной лежал обгоревший, но оставшийся целым, серебристо-стальной цилиндр. Липкими пальцами я потыкал в кнопки, к которым приставала обгорелая кожа, причиняя такую боль, что не поддается описанию.
Трижды я пытался набрать цифры. Я бы заплакал, но у меня больше не было слез. И вот бесконечно медленно отворилась крышка, и я опустил руки в новую-кожу. Я обмазывал слизью каждый палец. Пока вещество обволакивало их, я, не обращая внимания на боль, продолжал смазывать каждый дюйм. Я размазал слизь по лицу, намазал рот, каждый глаз, все тело, насколько позволяли торчащие в нем шипы.
Что бы это ни было, наука или колдовство, но новая-кожа подтвердила свою действенность. Мазь совершала различные чудеса в зависимости от того, где она оказывалась: восстановила зрение, растеклась по дыхательным путям и исцелила легкие до состояния, когда я снова смог закричать, отрастила новую кожу на руках, а старая просто отшелушилась.
Я вырвался из плена шипов, только чтобы заманить себя в новую ловушку, но она все же позволяла использовать мой убывающий запас слизи для исцеления других участков в паху, ногах, на спине. Восстановление кожи отразилось на моих силах, истощение нарастало, вводя меня в оцепенение, несмотря на подбирающуюся агонию от пережитого.
В конце концов меня разбудил небольшой дождь. Я стоял, захваченный им посреди обугленных останков шиповника, исколотый черными шипами, вымазанный в золе, но не сгоревший, одетый в новую кожу.
Даже обгорелый и крошащийся крюк-шиповник брал с меня свою дань, когда я продирался сквозь него. К моменту, когда я добрался до выхода из пепелища, на моем теле кровоточили сотни ран, но последние запасы новой-кожи уже были исчерпаны. И хлынул ливень, сильный, но теплый, стекающий по моему телу алыми струйками. Стоя в луже из грязи и пепла, я позволил ему омыть себя.
Вернувшись в пещеру, где, остывая, пощелкивал еще горячий камень, я не нашел никаких следов Хакона, только пятно вокруг почерневшей стойки для лекарств. Морщась от жара под голыми кровоточащими ступнями, я прошел вдоль темного коридора и нашел свой меч. И вот в таком виде я и покинул бункер.
Наконец, прежде чем мои силы окончательно иссякли, я обогнул остатки древней колючей проволоки и прошел туда, где из грязи торчала верхушка занесенного землей камня Зодчих. Потрескавшаяся от огня, она выглядывала из земли чуть меньше, чем на фут. Несмотря на выветривание и коррозию, мне, чтобы сдвинуть ее в сторону, потребовалось больше усилий, чем, как я думал, во мне осталось. Полость под ней простиралась вниз за пределы видимости, внутренняя поверхность была сплошь покрыта бесчисленным количеством кристаллических наростов, соединенных между собой лесом серебряных проволочек, некоторые толстые, другие тоньше паутинки. Многие из кристаллов оставались темными, но, то тут, то там, нет-нет да и вспыхивал слабый, видимый только в темноте, свет.
– Не надо, - раздался изнутри слабый пульсирующий голос Каллы.
Из грязи под ногами я выковырял камень. Тяжеленный кусок, который, возможно, когда-то был частью прижимающей колонну плиты. Кряхтя от напряжения, я поднял его к срезу отверстия. Должен пройти свободно, по краям еще останется пару дюймов запаса.
– Я не могу умереть. Не так…
– Тысячу лет жизни - это слишком долго.
– И я отпустил камень. Он падал с долгим непрерывным звуком разрушения, отскакивая от одной стены к другой, разрывая внутренности, которые так долго поддерживали эхо Каллы в одном из последних творений Зодчих.