Братство
Шрифт:
— Во дает! — воскликнул Генагог. — Пацаны, слышите, а это мой корефан! Кто тронет, едрен-котел, со мной дело иметь будет! Клык даю!
Степану внезапно пришло в голову, что он не может так обманывать добрых в сущности, хвостатых ребят, обыкновенных вояк, которым уже реально осточертела эта война.
Он, пошатываясь, поднялся на ноги, одернул пыльную жилетку и, стараясь переорать общий гул, выкрикнул в микрофон:
— Друзья, я буду с вами откровенен!
Зал одобрительно загудел.
— Давай уже! Рассказывай! —
— Друзья, — искренне улыбнулся Степан, чувствуя, как на душе становится всё теплее, — а я ведь из того самого Братства!
Таверна замерла.
В тишине еще долго висела последняя нота куклюмберовской трубы.
Бобер, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, срулил за колонку. И покрутил у виска лапой.
А Степан, чтобы окончательно рассеять сомнения, расстегнул жилетку и яростно распахнул на себе рубаху.
Все присутствующие, затаив дыхание, воззрились на его грудь. На ней красовалась переводная татушка с изображением всех братьев. Эту милую безделушку журналисту подарил Эльф.
Тишина провисела еще несколько секунд. Ее разбил чей-то вопль:
— Измена!
Таверна мгновенно превратилась в разворошенный муравейник.
До Степана стало доходить, что сеанс откровения прошел не очень удачно, когда обиженный в лучших чувствах Генагог снял с рога уцелевший хэт и попытался им вскрыть себе вены.
— Не могу, — бормотал бес, с остервенением пиля конечность тупой железякой. — После такого выступления он ведь мне, как… брат.
Правда, другие бесы родственных чувств Генагога не разделяли. Оскалившись и расшвыривая в разные стороны людей, они двинулись к сцене.
— Мох останется доволен! — хрюкнул кто-то из толпы. — Берем живым, ну или хотя бы полумертвым. Награда больше будет!
Степан, сообразив, что его сейчас будут бить, схватил остатки гитары и начал за басовые струны раскручивать их вокруг себя наподобие вентилятора. Первые бесы не успели среагировать и оказались на полу с обломанными рогами. Вторая волна отступила. Краснорожие достали винтовки, стреляющие мини-трезубцами и дружно щелкнули затворами.
Первые снаряды просвистели над головой журналиста, и он машинально присел. Швырнул в толпу микрофонную стойку, отступил в глубь сцены.
— Умирать, так с музыкой! — крикнул бобер и покатился между наступающими бесами, кусая и сбивая их с ног. — Стёпка, сигай в окно, прикрою! Я там щеколду подгрыз!
Воодушевленные смелым поступком бобра, люди вооружились досками, кружками, недоломанными табуретками и двинулись в атаку на нечисть.
Поднявшийся от выстрелов дым и сыпанувшая с потолка штукатурка за полминуты превратили кабацкую драку в жмурки. Отовсюду слышались визги, крики, разноязычная брань и звон стекла. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно.
Размахивающего
— Едрена кочерга! — взревел Генагог над ухом. — Совсем осатанел? Не рыпайся, сейчас я тебя в укромное место спрячу. Аранжировщик хренов.
Степан сбивчиво извинился. Генагог бросил его в дальний угол таверны и забаррикадировал столами.
— Вроде заныкан, — удовлетворенно кивнул бес. — Жди здесь, бобра пойду притащу.
Он растворился в дыму.
Не успел Степан прийти в себя, как дверь в таверну с треском отворилась. Сразу стало светлее. Часть дыма улетучилась, пыль стало постепенно выдувать сквозняком. Бесы и люди отпустили друг друга, удивленно обернулись, разглядывая вошедшего.
На пороге стояла тетя Эмма.
Горгулья осмотрела таверну, оглушительно чихнула и достала початую бутылку «Джонни Уокера».
— Напылили, — проворчала она, отхлебнув виски. Взгляд горгульи остановился на притаившемся за грудой столов Степане. — Так, начнем с тя. Кхе-кхе… Вижу, в армии ты не служил и приказы исполняешь плохо.
— Почему? — не понял журналист.
— Он еще Спрашивает! — тетя Эмма хлопнула крыльями. — По-твоему, в данный момент ты замаскирован, как стелс-невидимка и находишься под охре… кхе-кхе… хренов ларингит! Думаешь, ты сейчас находишься под охренительным прикрытием, да?
Степан смутился.
Тетя Эмма снова чихнула и перевела взгляд на бобра.
— Просила же оружие вычистить и вернуть. Ох, не говори мне, что вы весь арсенал растеряли!
— Хорошо, я промолчу, — пожал плечами Куклюмбер.
Горгулья сердито посопела.
— Где же, япона сковородка, ваши друзья? А? Может, их уже понасаживали на вилы?
— Их тут нет, — покачал головой журналист. — Они не захотели вернуться в строй.
— Хм, — тетя Эмма задумчиво повертела бутылку с виски в когтях, — я была лучшего мнения о вашей шараге… Ну да ладно. А ну-ка, личный состав, па-а-адъем!
— А чего это ты тут развыступалась? — запоздало возмутился кто-то из бесов. — Ты чего вообще тут себе позволяешь, крылатая? Арестуем и в кутузку посадим! Или съедим.
Горгулья выискала глазами смельчака.
— Понимаешь, касатик, — объяснила она, — восемь тысяч моих родственников, которые только что заняли деревню, сказали мне, что я вправе наплевать на ваши макушки с высокой колокольни. И мне за это ничего не будет.
После этого заявления бесы попытались улизнуть через черный ход, но тут же получили по рогам от штурмового отряда горгулий. Чертыхаясь, откатились назад.
Из толпы выбежал Куклюмбер и храбро крикнул:
— Ну что, рогоносцы, взяли? Ха! Я еще и за пиво не стану платить и…