Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие]

Гржимек Бернхард

Ведь тот, кто действительно серьезно хочет разобраться в поведении животных, тот должен в первую очередь искать наиболее скромные и трезвые объяснения их действий. А чувствительные и фантастические объяснения некоторых загадок нельзя принимать на веру лишь потому, что «так могло быть». Поверить в них можно лишь в том случае, когда все более простые и трезвые объяснения отпадают. Ведь даже самые скромные толкования поступков животных, как правило, бывают и так уже достаточно удивительными! Это я так, между прочим, по поводу царапин на стене.)

«В прекрасных перьях Тео, — пишет Г. Бройкер, — вскоре завелась моль. Но его красивая маленькая корона из ярких перышек еще сегодня, много лет спустя, украшает мой письменный стол».

Глава восемнадцатая

Лошади и горы

Было это в один из воскресных дней много лет назад. С только что приобретенной книгой под мышкой я лениво брел вдоль края долины, пока не достиг канатной дороги. Там я сел в вагончик, и меня плавно понесло вверх, на высоту семисот метров, вон из жаркой парилки Больцанской (Боценской) котловины. Крепость «Рукельштейн», только что горделиво и надменно взиравшая со своих высот на меня, жалкого, пропыленного путника, покачиваясь, двинулась мне навстречу, скромно присела и стала уползать вниз, все больше и больше съеживаясь. Через две минуты она превратилась уже в едва заметный игрушечный домик, спустившийся вместе с окрестной деревенькой на дно этого бывшего гигантского моря…

И вскоре я уже удобно расположился под дубом на бывшем берегу этого бывшего моря и разглядывал сияющие снежные вершины, высящиеся на противоположной стороне котловины.

В книжной лавке я раздобыл себе антикварную книжку — Джон Гагенбек «С кочующим народом Индии». Как истинный ценитель подобной литературы, я вскоре зачитался ею и мысленно улетел на берег Ганга, а когда отрывал глаза от книги, то задумчиво созерцал окрестные вершины, сложенные из хаотичного нагромождения доломитов.

Когда я полчаса спустя хватился своей куртки, то ее не оказалось. Ведь только что лежала возле самой моей головы! Вокруг ни души. Но внезапное озарение подсказало мне, кто мог ее стащить. И правда, скрытые от меня кустарником, на зеленом травяном ковре паслись три лошади. А в нескольких шагах от них валялась злополучная куртка.

При моем приближении все произошло именно так, как я и ожидал: молодой жеребец схватил куртку зубами и игриво поскакал с нею прочь. Я за ним через кустарники альпийских роз и по зарослям горечавки в яркую синюю крапинку… Началась увлекательная игра в «пятнашки». Вернее, увлекательная для жеребца и кобыл, но не для меня. Самый гвоздь заключался в том, чтобы подпустить меня на расстояние десяти метров, даже выронить как бы невзначай куртку, но в последний момент схватить ее зубами и ринуться прочь, да так, чтобы комья влажной земли из-под копыт летели мне прямо в лицо!

Как известно, кто разумнее, тот и уступит (в особенности если у него ноги покороче, да к тому же их вдвое меньше!). Поэтому я снова улегся на старое место и с безразличным видом раскрыл книгу. Вскоре и жеребчик мой утерял интерес к яркой куртке и, пощипывая траву, стал мало-помалу от нее удаляться. В тот момент, когда он исчез за живой изгородью, я, словно индеец, по-пластунски подобрался поближе и затем в несколько огромных прыжков снова овладел своей собственностью. Со стороны это, наверное, выглядело несколько странно.

Но откуда, спросите вы, я догадался, что именно лошадь могла утащить мою одежду? Зачем она ей понадобилась? Извольте, объясню. Это было одно из удивительных совпадений, счастливая случайность, которые порой происходят в нашей жизни: я как раз прочел в книге Гагенбека о трех суматранских пони, которые паслись совместно с индийскими овцами.

«У овец ежегодно появлялись на свет ягнята, и молодняк резвился тут же, возле взрослых, совершая свои потешные прыжки. Это почему-то особенно нравилось жеребцам-пони: они стремглав подскакивали к такому белому шерстистому комочку, хватали его зубами за спину и оттаскивали куда-нибудь в сторонку, в то время как овца, испуганно блея, бежала за ними следом. Один такой жеребчик почему-то обнаруживал явное пристрастие к белым предметам. Он способен был часами развлекаться куском белой бумаги и доводил конюха до полного отчаяния тем, что срывал с веревки выстиранные им рубахи, утаскивал куда-нибудь подальше и там бросал на землю. В один прекрасный день он с самым невинным видом подошел к детской коляске, разрешил молодой мамаше угостить себя сахаром, а визжащему от восторга ребенку позволил себя погладить, но потом… молниеносным движением вырвал подушку из-под головы младенца и был таков. Довольный, он гарцевал с подушкой в зубах по двору, и отнять ее у воришки удалось не без труда. Однако как только владелица коляски водворила подушку на место, он подскочил к ней и похитил ее снова».

Я повнимательнее приглядываюсь к пасущимся рядом ладным лошадкам, которые здесь, наверху, сыграли со мной подобную же шутку. Они рыжей масти и, в сущности, довольно низкорослы. Внезапно меня осеняет, почему они кажутся мне столь знакомыми: таких же точно, только с султаном из разноцветных перьев на голове, я видел в прошлом году в цирке, на манеже, в ярком свете прожекторов. Это так называемые хафлинги — маленькие, невзрачные вьючные лошаденки, которых знаменитый цирк тогда впервые демонстрировал вместо обычных арабских скакунов или снежно-белых липиццанских красавцев.

Я ведь сейчас нахожусь как раз на южнотирольской родине этих лошадок, которых отсюда последние десятилетия не только вывозили для показа в цирках, но и расселяли по разным другим горным и даже равнинным областям Центральной Европы.

У этих мелкорослых, чаще всего не превышающих в холке 1,55 метра, лошадок довольно своеобразная история. Родом они из высокогорья, расположенного северо-западнее Больцано (Боцена), где до многих хуторов и деревенек можно добраться только пешком по узким головокружительным горным тропам.

Счастливый случай, который в коннозаводческом деле встречается раз в несколько десятков, а то и сотен лет, свел пятилетнего благородного арабского жеребца Эль Бедави XII с тирольской крестьянской кобылой. От них в 1874 году в Тироле появился на свет прелестный жеребенок рыжей масти с темной полосой вдоль всего хребта. Нарекли его Фоли, и все сегодняшние хафлинги являются потомками этого знаменитого родоначальника. Если проследить родословную ныне здравствующих производителей этой породы лошадей, то легко заметить, что не менее двухсот сорока племенных жеребцов — внуки и правнуки знаменитого Фоли. Два сына этого жеребца выдались особенно удачными. Одного из них, по кличке Хафлинг, за его выдающиеся качества производителя австрийское государство дважды выкупало из частного владения; будучи уже поседевшим, пожилым, двадцатитрехлетним жеребцом, он на конезаводе «Кальванг» в Штейрмарке все еще продолжал производить на свет свое ценное потомство.

Энергичные тирольские конезаводчики пытались впоследствии повторить с помощью других арабских жеребцов скрещивание, оказавшееся столь удачным для Эль Бедави. Но точно так же, как у родителей Моцарта среди всех их детей появился на свет только один Вольфганг Моцарт, так и среди всех последующих жеребят ни разу больше не удалось получить подобного Фоли.

А уж инбридинг, близкородственное размножение среди хафлингов, распространен настолько, что волосы встают дыбом! И то, что они при этих обстоятельствах все же остаются такими крепкими, здоровыми, с огромным запасом прочности, объясняется исключительно суровыми климатическими условиями их родины, в которых все слабое безжалостно выбраковывается, то есть происходит жесткий естественный отбор. Когда этих лошадей перегоняют на летние пастбища в Альпы, на высоту 2000 метров, дорогу туда зачастую приходится расчищать в глубоком снегу. Так, Ретийские Альпы, относящиеся в большей своей части к Швейцарии, столь неприступны, что пригодны для выпаса лишь со стороны Австрии. Домашний скот там в любую погоду, даже во время штормов, под снежной метелью и градом стоит не защищенный никакими навесами: зачастую рядом с выносливыми лошадками можно найти замерзших под снегом телят и овец. Здесь выживают только сильные и здоровые! Недаром у жеребят-хафлингов такая густая, лохматая шерсть, а материнское молоко они тут, наверху, сосут до полугодовалого возраста.