Братья наши меньшие [Мы вовсе не такие]
Шрифт:
Мы въезжали как раз под навес вокзала. Мимо нас промелькнули вагоны поезда дальнего следования. Матовые огни паровоза поблескивали в темноте, словно глаза подкрадывающегося хищника.
— При этом я не многого бы добился, — продолжал мой друг Отто Кёлер, — раздобудь я даже пару лошадей для своего института и начни с ними экспериментировать. Это может позволить себе только тот, кому прежде приходилось жить с ними бок о бок и вообще иметь дело с лошадьми. Для этого надо быть или коннозаводчиком, или кучером, или наездником, или служителем зоопарка, или дрессировщиком — словом, надо хорошо разбираться в повадках и особенностях того или иного вида животных. При этом знать их досконально, и не одного представителя вида, а как можно больше, потому что каждый из них индивидуален. А этого можно достичь только при долголетнем постоянном общении с животными. И лишь после этого надо приступать к таким опытам, как наши. Ведь,
Нет, нам еще далеко до постановки настоящих этологических опытов со слонами или тиграми, для этого мы еще слишком мало их знаем. Нам следовало бы поближе с ними пообщаться, установить хоть какой-то контакт, а не перекладывать такое общение на плечи цирковых дрессировщиков или служителей зоопарков…
Извините меня, дорогие читатели, что я докучаю вам этой профессиональной беседой, которую мы вели тогда, стоя в вагоне берлинской подземки. Но мне кажется, что человек, притом серьезный ученый, обязан объяснить, каким образом ему пришла в голову странная идея превратиться на некоторое время в циркача, дрессировщика диких животных. И если уж он решился на нечто подобное, то должен точно мотивировать свой поступок, чтобы о нем не подумали, что он «того»… А идея эта пришла мне в голову на следующее утро после нашей беседы, когда я увидел огромную афишу цирка Саррасани с изображением головы тигра. Если уж нет возможности спокойно наблюдать за животными во время их ежедневных занятий (добычи пищи, семейных скандалов, рождения детенышей, неурядиц и любви, что в обычных зоопарках сделать невозможно), то наилучший способ познакомиться поближе — это работать с ними в цирке. Ведь объездчик диких мустангов за несколько дней узнает несравненно больше о лошадиной душе и повадках, чем тот, кто в течение двух недель будет слоняться вокруг загона и наблюдать за лошадьми. И кто может глубже вникнуть в характер тигра, почувствовать признаки его хорошего или дурного настроения, чем дрессировщик? Да ему просто необходимо знать это каждую секунду, которую он проводит в клетке (если ему жизнь дорога!).
В прежние времена цирки шапито все время переезжали с места на место, не задерживаясь нигде подолгу. Такие цирки, как цирк Альтхоф или цирк Кроне, сегодня могли появиться в Штутгарте, а завтра в Вайхингене. Однако цирк Саррасани многие месяцы давал представления в Берлине (притом при постоянном аншлаге!). Так что времени было достаточно, чтобы на досуге завести знакомства с его четвероногими обитателями.
Я выжидаю момент, когда этот огромный кочевой город, состоящий из бесчисленных фургонов и гигантских тюков брезента, переезжает из одного района Берлина в другой. Затем пережидаю еще одну неделю, за которую администрация, по моим расчетам, должна уладить такие необходимые дела, как подключение к городской электросети, подвоз кормов и т. д., после чего все это хозяйство снова войдет в налаженную колею. Вот тогда-то я звоню по телефону директрисе цирка, госпоже Труде Саррасани, и договариваюсь с ней о встрече.
История цирков, как правило, богата самыми удивительными человеческими судьбами. Известны случаи, когда владельцы маленьких зверинцев или даже клоуны заканчивали свою жизнь влиятельными чиновниками, под началом которых работало более тысячи подчиненных. Но чтобы молоденькая, хорошенькая девица, поступившая в качестве танцовщицы в один из самых больших и знаменитых тогда цирков, сделалась в один прекрасный день владелицей самого замечательного и огромного театрального здания в Дрездене, хозяйкой сотен диких зверей, руководительницей разъезжающих по всему свету цирков шапито — этих гигантских кочевий, начальницей над целым войском рабочих сцены и балетных трупп, колоннами грузовиков, оркестрами и быстроногими табунами лошадей — это редко кому приходилось видеть. Такая история достойна быть записанной в пестрой книге жизнеописания этого «кочевого племени».
А случилось все вот как. В новомодном ноевом ковчеге — на современном океанском лайнере, забитом до отказа слонами, верблюдами, акробатами и клоунами, молоденькая танцовщица познакомилась с сыном «короля цирка». Добравшись до Южной Америки, Ханс Стош-Саррасани обручился с избранницей своего сердца — Труде, а после окончания гастролей, когда пароход с «цирковым городком» двинулся на северо-восток, юная госпожа директорша осталась с частью труппы в Аргентине и уже самостоятельно руководила ею. Когда же молодой Саррасани несколько лет спустя неожиданно скончался в берлинской гостинице, Труде Саррасани за одну ночь стала руководителем одного из крупнейших цирков Европы.
— Ваша просьба, доктор, меня, по правде говоря, огорошила, — сказала мне эта молодая дама, когда мы уже сидели вместе в ее уютном жилом фургончике, стоящем посреди кочевого царства. — Признаться, наилучшей рекламой для нас было бы, если бы они вас сожрали! Ведь удайся ваша затея, многие зрители могут подумать, что наши тигры — самые что ни на есть безобидные киски, к которым каждый кому не лень может зайти в клетку… Правда, ваша работа с волками — свидетельство того, что вы не первый встречный и имеете отношение к дрессировке животных, не правда ли?
Беседа наша была не из коротких, но в конце концов фрау Саррасани дала свое согласие на мой эксперимент, вызвала администратора господина Штрома и велела препроводить меня к дрессировщику хищных зверей Герману Гаупту.
Тот как раз кормил зверей. Мое предложение он выслушал с хитрой усмешечкой. Такая хитрость и недоверие невольно вырабатываются у каждого, кто провел более сорока лет в цирках и варьете самых различных стран.
— Чего вы крутите, — заявил он, когда мы изложили ему свой план. — Сказали бы прямо, что я должен познакомить этого человека с животными, чтобы он потом мог отнять у меня мой номер! Почему не сказать об этом прямо и честно и не выдумывать какую-то ахинею? Я-то буду только рад отделаться от этой работы с тиграми — с меня и медведей хватает, волынка предостаточная! А вот в прятки со мной играть нечего — этого я просто терпеть не могу!
Было совсем не просто убедить Германа Гаупта в том, что я и не думаю стать дрессировщиком. Но когда он окончательно поверил в это, то честно и с искренней готовностью стал помогать моему эксперименту. Мы договорились, что большая круглая клетка будет воздвигаться на манеже специально для меня в шесть утра. Почему в такую рань? Да потому, что днем у меня не будет времени для экспериментирования, а по вечерам идут представления. Но для меня это означало вставать в половине пятого утра, а господину Гаупту и десятку рабочих сцены тоже предстояло рано покидать свои вагончики. Но все шло как по маслу: когда я ровно в шесть снимал веревочную петлю с калитки дощатого забора, выкрашенного в зеленый цвет, большая железная куполообразная клетка уже стояла в манеже, а проход для тигров, составленный из железных решеток, тянулся до самого входа в их клетки.
Однако до первой пробы пришлось уладить еще множество формальностей, пожалуй, не менее сложных, чем обхождение с тиграми. Так, вскоре после нашего разговора с фрау Саррасани я получил документ на цветастом бланке, в котором администрация цирка торжественно уведомляла меня в том, что снимает с себя всякую ответственность за возможные последствия моего предприятия. Я должен был расписаться на всех копиях. А когда я впервые собирался переступить порог клетки, откуда ни возьмись возник администратор, господин Штром, не поленившийся в столь ранний час покинуть свою перину. В руке он держал очередную бумагу, на которой я должен был расписаться в том, что отказываюсь от какой бы то ни было компенсации в случае неблагополучного исхода. Бумагу эту ему продиктовал по телефону юрисконсульт цирка, находящийся в Дрездене. Я должен был письменно подтвердить и торжественно заверить администрацию цирка в том, что ни я, ни мои близкие и родственники никогда не станут претендовать на возмещение ущерба, связанного с моей гибелью или повреждением здоровья, и что я при любом исходе не буду иметь никаких претензий ни к цирку, ни к администрации, ни к одному из служащих Саррасани.
— Извините меня ради Бога, — смущенно пробормотал Штром, — что я вынужден единственно для этой цели пригласить вас в свой служебный вагончик, — смотрите только, не поскользнитесь, пол еще не просох после мытья… Я сам тут недавно чуть не растянулся, поскользнувшись. Но тогда все было залито кровью, потому что господина Гаупта поцарапала одна из его «кошечек» и его, беднягу, у меня в фургоне перевязывали… Просто удивляться приходится, сколько человек может потерять крови!..