Братья Витальеры
Шрифт:
— У меня только одна рука.
— Но если у человека всего одна рука, это не значит, что ему позволено убивать. — Капитан усмехнулся. — И так, тебе больше нечего сказать, Хайн Виттлин?
Старик Хайн молчал.
— Хайн Виттлин, я признаю тебя виновным в убийстве!
— Нет, капитан! — закричал Клаус. — Вы не должны этого делать! Не должны! Он не убийца! Уверяю вас — нет!
— Дрёзе убийца! — крикнул Киндербас.
— Молчать! — прикрикнул на них капитан.
— Капитан, — обратился к нему Свен, — могу я поговорить с вами с глазу на глаз?
— Нет, никто не может сейчас говорить со мной с глазу на глаз. Сам черт не может! И что это значит? Кроме того, штурман, вы на вахте, не так ли? — И он повернулся к обвиняемому. — По морскому закону убийца вместе с убитым будет сброшен в море.
— Нет, нет! — закричал Клаус. — Капитан, вы не сделаете этого! Это убийство! — Он бросился к пристеру Бенедикту, который молча стоял позади капитана. — Скажите же, патер! Он не убийца! Спасите его!
— Бог ему судья, сын мой, не я.
— Я заклинаю вас, патер, он не виноват, это же всем ясно. Спасите его!
— Я спасу его душу, — мрачно ответил священник.
— Все вы убийцы! — не в силах сдержаться крикнул Клаус.
— Вон стоит мой убийца, Клаус, — произнёс Старик Хайн. — И показал на олдермена, который облокотился о борт. — Капитан вынес приговор, он так и должен был сделать после того, что тут было сказано.
— Я не позволю, чтобы они тебя убили! — закричал Клаус. — Капитан, я…
Свен громко перебил его:
— Капитан, прикажите увести юнца, он уже не соображает, что говорит.
При этих словах Клаус замолчал и уставился на рулевого. Он почувствовал себя преданным. И предал его он, Свен. Свен предал Старика Хайна и предал его, Клауса.
— Зачем же! — крикнул кок, который стоял рядом со Штуве. — Пусть поговорит, горячая голова!
— Вы правы, штурман! В цепи его! В крюйт-камеру! — приказал капитан.
Никто из матросов не пошевельнулся. Вышел Штуве, указал на двоих, те схватили Клауса, который в отчаянии повис на шее у Старика Хайна, сопротивлялся и клял всех на чем свет стоит, стащили его вниз по лестнице.
Корабельный священник подошёл к приговорённому.
— Что вам нужно? — грубо бросил Старик Хайн.
— Сын мой, я несу тебе последнее утешение!
У Хайна едва не сорвалось с языка крепкое словцо, но он удержался; с опущенной головой стоял он, пока священник читал над ним по-латыни «Отче наш».
Штуве, который заковал и запер Клауса, теперь стал палачом. Старик Хайн был положен на убитого лицом к лицу и привязан к нему.
Киндербас упал перед ним на колени и не отпускал его единственную руку, по щекам юноши текли слезы.
— Прощай, парень! Привет Клаусу! — громко произнёс Старик Хайн, заглушая латинские слова молитвы.
И в этот момент Штуве накинул петлю на шею осуждённого.
— А ты… будь проклят ты, подлейший олдермен! — закричал Хайн. — Твоё молчание убило меня! Ты убийца!
— Готово? — спросил капитан.
— Cui bono! — ответил олдермен.
— Пусть исполнится приговор!
Один из матросов оттащил плачущего Киндербаса, четверо других подняли связанных. Штуве придерживал оружейника за ноги.
— Я не виновен! — крикнул тот в последний раз.
Вместе с мертвецом его сбросили в море.
Все смотрели вниз. Священник совершил крёстное знамение. Два тела показались ещё раз из воды и вновь исчезли, чтобы никогда больше не появиться на поверхности.
— Уходи отсюда, юнга! — крикнул рулевой.
Киндербас не слышал. Потом, уходя, он обернулся и бросил на старика полный ненависти взгляд. Свен с горькой усмешкой посмотрел ему вслед.
…В Стокгольме моряки узнали, что их «Санта Женевьева» принадлежит уже не купцу Хозангу, а Вульфламу. Герман Хозанг был мёртв. Восстание горожан было жестоко подавлено. Матросы опустили головы и молчали.
Трое вооружённых людей Вульфлама прибыли на корабль, чтобы сопровождать его до Штральзунда. Они разместились в каюте капитана и вели себя, как хозяева. Единственный, кому они поспешили засвидетельствовать своё почтение, был Штуве. Стражники заверили олдермена, что он станет капитаном этой когги. Во всяком случае, они поговорят об этом с Вульфламом.
Постепенно стали известны подробности печальных событий в Штральзунде. Из-за бесчестного сговора Герман Хозанг, единственный представитель ремесленников в магистрате, был вынужден не покидать своего дома. Когда по истечении более чем трех недель не было предпринято никакого расследования по его делу, он явился в магистрат и заколол второго бургомистра Николауса Зигфрида. При аресте он объяснил, что имел намерение убить бургомистра Бертрама Вульфлама. Хозанг был приговорён к смерти и колесован. Восстание горожан, которые хотели его освободить, было жестоко подавлено Вульфом Вульфламом с помощью Карстена Сарнова. Сарнов поддержал ложное обвинение, предъявленное Хозангу, и был избран вторым бургомистром вместо Зигфрида. Вот так купил Бертрам Вульфлам «Санта Женевьеву», во всяком случае, она теперь принадлежала ему, и он с нетерпением ожидал её прибытия в Штральзунд.
Вечером капитан Хенрик явился в каюту рулевого с бутылкой бренди. Было заметно, что он уже изрядно выпил.
— Штурман, выпьешь со мной?
— А почему бы и нет, капитан? — ответил тот.
— Я тоже так думаю. — Он наполнил два стакана. Патер Бенедикт, который услышал голос капитана в каюте рулевого, тотчас явился.
— Хо-хо, святой дух тоже пожаловал? — воскликнул капитан. — Милости просим! Ещё стакан, штурман!
Они подняли стаканы, и капитан провозгласил:
— За правосудие! Выпьем за правосудие. Ведь без правосудия погибнет мир!
Они выпили за правосудие.
— Я потерял двух матросов, — сказал капитан, отставляя стакан. — Одного хорошего и одного плохого. Хорошего я бы охотно помиловал. Но правосудие… Как только мы прибудем в Штральзунд, я и ещё кое-кого потеряю и хороших, и не слишком хороших. Но правосудие!
— «Думкёне» осиротела, — сказал рулевой.
— Скоро и «Женевьева» осиротеет, — заметил капитан. — Но правосудие!