Братья Ждер
Шрифт:
Ждер молчал, выжидая.
— Мне довелось хорошо узнать, каковы люди при молдавском дворе, — продолжал постельничий Штефан. — Известны мне также все подвиги и твоей милости. За свою жизнь я многое видел и слышал. Меня ничто уж не испугает, ничто не покажется и сверхъестественным, ибо сила и знания даны нам милостью божией. Совершить в жизни мы можем столько, сколько угодно господу богу. Я не буду говорить тебе праздных слов, какие говорил другим; скажу лишь, что после всего того, что услышал о молодом конюшем Ионуце, я высоко ценю его.
— Ты узнал обо мне от господаря?
— От него и от княжича.
Ждер искоса взглянул на своего спутника и увидел, что тот улыбается.
— Княжича я уже давно не видел, — сказал Ждер.
— Мне известно и это; однако вы были друзьями. Итак, немного зная тебя, я обращаюсь к тебе с просьбой: окажи мне услугу, выбери тех мужественных людей, в которых мы нуждаемся. Немногого стоит моя грамота, если некому выбрать необходимых нам помощников.
— Я подумаю, — смиренно ответил Ждер.
— А тем временем, конюший Ионуц, я скажу тебе о том, что мне по душе в стране Молдове. У нас Раду-водэ жаловал и облекал властью никчемных людей. А вот у Штефана-водэ на дураков большого спроса нет.
— Я полагаю так, честной постельничий: мы попросим у пыркэлаба двух знакомых мне ратников. Одного из них зовут Самойлэ Кэлиман, а другого Онофрей Кэлиман. Если они сейчас в крепости, пусть он нам их даст, если их нет в крепости — пусть позволит взять их из дому.
— Крепкие люди?
— Каждый, честной постельничий, соответствует своему прозвищу: одного именуют Ломай-Дерево, другого — Круши Камень.
— Ну, надо думать, что оба молодцы хороши, тем более что они сыновья старшины Некифора.
— Стало быть, — улыбнулся Ионуц, — твоя милость знает и старшину?
— Слыхивал о нем. Говорят, он давно сделал себе гроб, но пока что сия домовина служит вместо яслей лошадям.
— Это верно. А Самойлэ и Онофрей — самые дельные и надежные из всех его сыновей. Уж если они за что возьмутся — дело надежное.
— Так надобно найти их и взять с собой. Тогда, думается, достаточно будет, кроме них, двух наших слуг…
— Татару еще лучше их, — с гордостью сказал Ионуц.
— А Григоре Дода — лучше всех, — улыбнулся постельничий Штефан. — Хочу тебе еще одно сказать, конюший. Мне по душе пришлась боярыня Марушка.
— Правда?
— Очень понравилась. Красивая женщина и какая-то особенная. Конюший Симион правильно делает, что бережет ее, словно редкое сокровище. Но я бы дал ему один совет. Ежели случится разыскивать ее, пусть ищет не так, как всех ищут, а ежели станет от нее чего-то ожидать, пусть ожидает не того, что ждут от других баб. Если бы, боже упаси, боярыня Марушка утонула в быстринах Молдовы, то искать ее надо было бы не вниз по течению, а вверх. Не сердись, конюший, за мои слова.
— Зачем же мне сердиться, честной постельничий? Ты верно говоришь. Дозволь спросить, задержимся мы в крепости или только отдохнем и снова на коней?
— Мы сперва сделаем привал, конюший Ионуц. Скажемся усталыми и ляжем отдохнуть. Потом, с божьей помощью, подымемся в час, когда никто не ждет этого, полагая, что мы спим. Тронемся ночью, отдохнем днем и въедем в Сучаву никем не замеченные.
— Удастся ли нам это?
— Думаю, что удастся сделать это, когда пробьет одиннадцатый час.
— Хорошо, я в твоей власти, постельничий, и поступлю, как ты прикажешь.
— И ни о чем более не полюбопытствуешь? Не хочешь, чтобы я тебе кое-что пояснил?
— Конечно, хочу.
— Тогда спрашивай, и я тебе все расскажу как доброму товарищу. Я не стану просить тебя хранить тайну, не свяжу тебя и клятвой. Тайны раскрывают, клятвы нарушают. Надежному человеку я не ставлю условия, с ним я готов и разделить успех, и потерпеть неудачу. Что желаешь ты знать?
— Хочу знать, какие опасности грозят повелительницам твоей милости?
— Каким моим повелительницам?
— Повелительницам твоей милости. Тем, кого ты собираешься перевезти из Сучавы поближе к Васлую.
— Да, это так, — тихо проговорил постельничий, — таков приказ господаря.
— А если это приказ господаря, — так же тихо продолжал Ионуц, — то кого надобно опасаться? Почему мы должны спать днем и войти в Сучавскую крепость ночью, в одиннадцатом часу? Быть может, князь кого-либо опасается?
— Князь никого и ничего не опасается, друг Ионуц. Да он ничего и не знает. Он получил какое-то послание от моих княгинь, и повелел, чтобы их желание было исполнено. Это было четыре недели тому назад, но одна их просьба до сих пор не исполнена: ибо его преосвященство архимандрит посоветовал мне повременить, пока он не подаст знака. Теперь же князь Штефан выражает нетерпение, и мы должны поспешить Преподобный отец Амфилохие сказал мне, что перевезти обеих княгинь надо немедленно, дабы не разгневался господарь: он же предупредил меня и о том, что есть причины и для некоторых опасений.
— Может быть, надо остерегаться, чтобы не напал на нас какой-нибудь ляшский отряд? Но ведь рубежи владений господаря надежно охраняются.
— Нет, дело тут в другом.
— В чем же? Может быть, подкапывается внутренний враг?
— Не враг. Наоборот.
Ждер удивленно взглянул на постельничего и замолчал. Потом наклонился к нему.
— Быть может, по той же причине княжичу Алексэндрелу запрещено ездить в Сучаву? Уж не поэтому ли Штефан-водэ повелел ему поселиться в Бакэу?
— Может быть, и поэтому.
— Какое-нибудь безрассудство Алексэндрела-водэ?
— Не думаю. Должен тебе сказать, что по приказанию господаря с самого начала именно тебе предназначалось доставить моих княгинь в Новую крепость. Приказ господаря нельзя нарушить. Стало быть, тебе надлежит отвезти княгинь. Если бы их сопровождал кто-либо другой, для него опасности, думается мне, не было бы, разве только что Алексэндрел-водэ вдруг потерял бы рассудок. Но поскольку это дело поручено именно твоей милости, то тебя подстерегает опасность. Говорят, кто-то нанял людей, готовящих нападение на тебя.