Братья Ждер
Шрифт:
Лежа на своем стогу, Симион держал оружие наготове у изголовья. Не забывал он прихватить и зипун и башлык на случай грозы или дождя. Тут же лежала Долка, собака Ионуца. Чуткая и послушная гончая без приказа не двигалась со своего места за спиной Симиона, на котором он приучил ее лежать. На любой подозрительный шорох она отзывалась легким рычаньем. Пес Бора в таких случаях поднимал громкий лай и визг, и Симион велел убрать его подольше. А тихое рычанье Долки словно пронизывало его, отгоняя внезапную дремоту. Правда, грех дремоты случался с конюшим крайне редко. С тех пор как он по-новому расставил своих людей и сам сел в засаду, Симион приучил себя спать
В эту ночь собака подала голос лишь через два часа после первой смены караула. Облака закрывали луну. Вокруг было темно.
Долка зарычала. Конюший Симион поднял голову, ощупал оружие у изголовья и напряг слух.
Ветерок затих. Но Долка, подняв нос, продолжала нюхать воздух. Чутьем она улавливала одной ей доступные запахи, и рычание ее становилось все более тонким и гневным.
Ниже по склону, там, где стояли конюшни кобылиц, послышалось гиканье, оглушительный шум. Собака вздрогнула. Конюший Симион обхватил ей голову рукой, успокоил. Там, где раздалось гиканье, зажглись факелы. Немного погодя эти факелы исчезли. Караульные в низине перекликались, спеша к месту происшествия. Около строений послышался голос Лазэра Питэрела. Отряд вооруженных служителей вышел из караульных изб и поспешил вниз.
Гончая забилась в руках конюшего. Симион еще крепче обхватил ее, не двигаясь в своей засаде.
Вблизи, скользя, неслышно, словно тень, появился какой-то человек. Облака прикрыли луну, и разглядеть его было трудно. Все же Симион Ждер определил, что он высок и ловок. Нетрудно было догадаться, что обувь у него была обернута тряпьем. Второй человек, слегка согнувшись, тихо следовал за ним. Он остановился в десяти шагах позади первого.
Едва успел конюший заметить фигуру пришельца, как он тут же исчез. В следующее мгновение второй подошел вплотную к открытой двери конюшни. Но первый выскочил оттуда, толкнув его и приглушенно чертыхаясь.
— Что такое? — шепнул второй.
— Конюшня пуста, — проскрежетал первый, поднимая руку, в которой тускло поблескивал кинжал. — Назад! Назад! — вскинулся он внезапно.
Долка, выпущенная на свободу, залилась звонким лаем. В нескольких шагах от разбойников появились в темноте конюший Симион и Лазэр Питэрел.
Атаман Григорий Гоголя прыгнул вперед, склонив голову, словно бык, готовый боднуть. Кинжал его, которым он наносил молниеносные удары во все стороны, был гораздо подвижнее и опаснее бычьих рогов. Однако для конюшего Симиона подобные быстрые движения были не внове. Зная, что сбоку его поддерживает Лазэр Питэрел, он бросился, держа в одной руке железные вилы на длинном древке и сеть со свинцовыми грузилами. Размахнувшись, он кинул сеть на Гоголю и опутал его.
Спутник атамана, пав на колени, поднял руки над головой и крикнул:
— Братья православные, смилуйтесь над подневольной душой!
То был дед Илья Одноглаз. Когда Питэрел кольнул его копьем в бок, он хрипло заскулил, озираясь единственным своим глазом.
Гоголя дважды рванулся в ловушке, бешено размахивая кинжалом. Симион Ждер слегка ткнул его вилами. Железные зубья уперлись в кольчугу.
— Ложись, Селезень! — крикнул он без гнева, но решительно. — Не то достану вилами до горла.
Атаман опустился на землю; он тяжко сопел, скрипел зубами, чертыхаясь на своем языке.
— Брось кинжал!
Атаман Григоре презрительно швырнул кинжал. Показалась луна, и при свете ее блеснуло широкое лезвие.
— Уж лучше бы повернуть его против себя и заколоться, — хриплым от гнева голосом сказал Гоголя.
— Ничего, — успокоил его Симион. — У государя Штефана искусный палач, он умеет казнить, не проливая крови.
— Вот оно что! — ухмыльнулся с великой обидой атаман Григорий Гоголя. — Уж не думаешь ли ты, конюший Симион, что я боюсь смерти? Мне позора стыдно. Освободи меня из сетей и надень мне на руки колодку. И знай, что не боюсь я палача господаря Штефана. Умереть суждено мне не на виселице. Нагадали мне ворожеи еще в детстве, что умру я от сабельного удара.
— Нет, у нас в Молдове разбойников вздергивают на сук, и ветер качает их.
— Ладно. Поглядим, — снова ухмыльнулся атаман. — Отшвырните прочь старую одноглазую рухлядь. Скажите деду — пусть перестанет выть. Спаси тебя бог, конюший, за то, что высвободил меня из сети. Видно, на роду мне было написано встретить разбойников почище меня — как говаривал этот подлый старец Илья Алапин. Что же вы не побежали вниз, когда там начался шум?
— Я ждал тебя и готовил достойную встречу.
— Неужто знал, что я приду?
— Знал.
— Может, ты и о том догадался, зачем дед Илья ходит к родинку?
— Догадался.
— Небось проведал, каким товаром промышляли мои товарищи?
— Как только они показались в наших местах, я узнал о них и велел следить за каждым их шагом. Меня заблаговременно известили, кто тебя посылает и зачем посылает. Жду я тебя давненько, и, как видишь, служители уже несут колодку, заранее изготовленную для твоей милости.
Отбросив сеть, Григорий Гоголя покорно протянул руки, и служители Ждера надели на них деревянную колодку. Затем по знаку конюшего они отошли в сторону.
— Ну вот, теперь я уже не опасен, — улыбнулся разбойник. — Наденьте и старику колодку, чтоб и с ним не ведать заботы. Четырех моих товарищей, с факелами, никто уже не изловит, и сюда они больше не воротятся, так что, конюший Симион, волею всевышнего я целиком в твоей власти. И все же осмелюсь еще раз сказать, что конец свой я приму не в петле. Умереть мне суждено на земле. И еще осмелюсь добавить, и прошу тебя не смеяться, конюший Симион, что ты сам отведешь меня к рубежу и отпустишь на все четыре стороны.
Удивленно подняв голову, Симион Ждер пристально всматривался в лицо Селезня. Но разбойник был трезв, говорил ясно и при этом самоуверенно улыбался.
— Не пожимай плечами, конюший. Я не пьян и не обезумел. Но прежде всего я не дурак. Еще там, у себя, я знал, что дело мне предстоит нелегкое, что здесь, в Тимише, находятся верные слуги господаря Штефана — да продлит господь дни жизни его и поможет ему одолеть треклятых измаильтян, — недаром в других народах идет слава о нем и называют его защитником христиан. Еще там, в Запорожье, мы узнали, каков конюший Маноле и конюший Симион. А узнав, по достоинству оцепили вас и решили, что только скудоумный опальный боярин мог вознамериться угнать в Польшу заколдованного молдавского жеребца. Мы же, люди, знающие свое дело, понимаем, что возможно, а что нет. И ответили мы боярину, что не беремся похищать господарского жеребца. Тогда нам позволено было заколоть его. Но и это дело нелегкое. Можно, конечно, попытаться, раз за это дают целый ковш злотых. Но вдруг наткнемся на более хитрых разбойников, как говаривал дед Илья. Тогда не миновать нам петли.