Братья Ждер
Шрифт:
Гоголя сдержал вздох и ухмыльнулся.
— Ты был честен, атаман Селезень, — сказал Симион Ждер. — Полагается ответить тебе тем же. Гони людей своих к рубежу. Как только последний отъедет подальше, я прикажу снять с тебя колодку. Иди, куда хочешь.
— Конюший Симион, — печально ответил злодей, — ты, понятно, волен не верить мне, но, право же, ты ошибаешься. Посмотрим, получу ли я награду, ради которой приложил столько стараний? Коли не получу, так, может, еще услужу князю Штефану — доставлю в мешке опального боярина.
Как только разбойники скрылись из виду, Симион Ждер спешился и преклонил колено перед княжичем Алексэндрелом. Пришли на поклон и атаман с дедом Ильей. Затем Григорий Гоголя по прозванию «Селезень» попросил прощения за то, что вынужден столь поспешно
ГЛАВА XIII
О набеге заволжских татар
В день успения богородицы 15 августа лета 1469-го, по установлениям светлого князя Штефана, народ вышел на жнивья, чтобы в лучах предосеннего солнца воздать хвалу всевышнему за ниспосланный урожай.
Тот год изобиловал дождями, и хлеба уродились богатые. В начале весны была засуха и стебель пшеницы поднялся не более чем на пол-аршина от земли, зато колосья были величиной со средний палец пахаря. На токах тяжелые, крупные зерна падали со стеклянным звоном. Хорош был и ячмень, скошенный еще раньше. А просо в Нижней Молдове уродилось как в лучшие годы: почти без шелухи. На токах теперь насыщались остатками господней благодати птицы и грызуны Зерно было надежно укрыто в свежеобожженных ямах.
Итак, в день 15 августа священники благословили собравшихся прихожан, осеняя их высоко поднятыми крестами; птицы небесные и твари земные тоже удостоились благословения по обычаю, принятому в молдавской земле. Девушки свили себе венки, а юноши прикрепили к шапкам султаны из оставленных на жнивьях колосьев.
Но радость солнечного дня была недолгой. Утро второго дня затуманила весть об опасности. К полудню стало ясно, что опасность близка.
На восточных холмах в днестровской стороне задымили костры: княжеские дозорные подавали весть в Сучаву. Из крепости тотчас же поскакали гонцы в Нижнюю Молдову и к берегу Черемуша. Вестники беды скакали во весь опор от одного почтового яма к другому, трубя в рог и предупреждая, чтобы готовили свежих коней.
Народ узнал, что хан Мамак, повелитель заволжских татар, тот самый «сын шлюхи», лютый враг крымского хана Менгли-Гирея, послал в набег свои дикие орды.
Крымцы давно стали оседлыми и жили в каменных домах среди роз на черноморском прибрежье. А ногайцы остались верны войлочной юрте и кочевой кибитке. Ели они сырое мясо, носили кожухи, запятнанные кровью, либо панцири из бычьей кожи, как во времена Чингисхана. На древко копий они привешивали пучки человеческих волос, смоченных кровью. Посылали стрелы на всем скаку. Умели стоять на скачущем коне, искусно набрасывать аркан. Ловко кидали с седла пики с горящей паклей на стрехи домов. Нанизывали детей на копья, как на вертелы. Они налетали подобно буре, сокрушая все на своем пути. Собрав в кучу пленных христиан, гнали их плеткой, словно скот, на восток. Прощупывали копьями землю на склонах холмов в поисках ям с пшеницей или ячменем, а найдя, отбирали все дочиста. Побросав в свои кибитки на больших колесах все, что казалось им ценным, — одежду, оружие, дорогую утварь, они так же стремительно поворачивали назад, избегая встреч с ратными полками князей. Нападали они неожиданно, только ради грабежа, и возвращались с добычей в свои степи. Лениво валялись в юрте, пожирали хлеб, посеянный и убранный чужими руками, заставлял рабов делать всю черную работу, и дожидались часа, когда родичи этих рабов, успевшие укрыться от беды, принесут назначенный выкуп. В ляшской и молдавской земле рассказывали немало былей о людях, отправившихся выкупить у татар брата, ребенка либо жену. Рассказывали также о бегстве из полона смельчаков, которые возвращались на родину степными дорогами, скрываясь днем в камышах, в высокой траве, а ночью вехой им служила проложенная господом в небе, тускло светящаяся дорожка из звезд, именуемая Батыевой дорогой.
Не раз случались жестокие набеги ногайцев в княжение прежних господарей. Но с тех пор, как в Молдове правил Штефан-водэ, страна не знала такой напасти.
Гонцы, передававшие служилым боярам
Вот уже несколько дней, как Мамак-хан, рассчитав по своему календарю, что урожай уже собран, перешел с войсками Днепр. Переправив орду, он разделил ее на два потока: один обрушился на Польшу, второй нагрянул в днестровские пределы, углубившись в лэпушнянскую землю.
Три дня длилась кровавая сеча на польской земле. Хотя его величество король Казимир получил от Менгли-Гирея такое же известие, как и князь Штефан, он предоставил событиям идти своим чередом, а каждого жителя — своей участи. Сам король с королевой и наследниками с пышной свитой шляхтичей пировал в литовских замках. Кто забавлялся танцами, кто псовой охотой. Другие, не пожелавшие сопровождать королевский двор, веселились еще лучше, сообразно своим желаниям и вкусу. Год был столь обилен, что никто не хотел ни о чем думать. Когда у рубежей ударила молния и задули гибельные ветры, владельцы замков остались каждый в своих владениях со своими ратниками. Королевские гонцы поскакали от рубежей к столице и оттуда обратно, но уже было поздно. Ничто уже не могло противостоять стремительному набегу татар. Орда двигалась подобно огню, пожирающему пороховую дорожку. Молниеносно ударив в одном месте, она неслась дальше, не возвращаясь этим же путем. Отряды петляли и снова выходили к рубежу. Они огибали крепости и укрепленные места, поворачивали в сторону, избегая встречи с ратными полками.
В короткий срок эта равнинная, открытая часть Польского королевства была разорена дотла. Среди пожарищ двигались на восток под бичами татар десятки тысяч рабов, тысячи подвод. В городах ожерельями висели на тынах внутренности торговцев. Детей нанизывали на копья. Женщин волокли за косы к вереницам рабов. Святые храмы подверглись ограблению и были преданы огню. Те, кому удавалось спастись от лютой гибели и огненного смерча, бежали куда глаза глядят, бросив все свое имущество, благодаря всевышнего за то, что он сохранил им жизнь.
Такая же участь постигла землю Лэпушны. Часть татарских отрядов шла по долинам, разоряя село за селом. Другая поскакала на северо-запад, в ботошанскую землю, нацеливаясь на стольный град Сучаву. Однако места эти, куда вторглись степные хищники, не были подобны привольным польским равнинам. Здесь холмы и овраги, заросшие густыми лесами, чередуются, словно застывшие волны древнего Сарматского океана. Вдоль лесов текут реки, теряющиеся в топях либо широко разливающиеся у запруд. Мурзы ведут свои конные орды, понятия не имея, что делается вокруг. Местные жители могут быстро укрыться в лесах, а степнякам некогда обыскивать пущи, да и непривычны они к такому делу. Орда разоряет, сколько может и где может. Малолетних и немощных убивают, сея смертельный ужас, чтобы легче завладеть богатством, скотом и хлебом жителей. Быстро собирают ватаги рабов и гонят их за Днестр под охраной копейщиков. Часть рабов оставляют в обозе, чтобы перетаскивать груженые кибитки через рытвины, ручьи, по размытым дорогам. Низкорослые лохматые лошадки не в силах тащить такую тяжесть. Рабы толкают кибитки, хватаясь за грядки, за колеса. Стонут, обливаясь потом, сгибаясь под плеткой и все же уповают на скорое избавление, о котором уже кое-что знают.
Восемь недель назад вышло от князя повеление ждать условленного знака. Теперь этот знак был подан: его слышали или видели люди, поставленные на то служилыми боярами, и рэзеши, либо конные и пешие боярские дружинники.
На гребнях холмов завертелись крылья ветряных мельниц, хотя ветра вовсе не было. На других холмах взвились столбы дыма — весть для тех, кто смотрел туда с вершины далекой горы.
В иных местах маячные дымы стелются по земле, — значит, там дует ветер. Но на мельницах не видно никакого движения. Вдруг одна зашевелила крыльями, потом тоже застыла.